Обедин Врочек, - Фабрика уродов (книга вторая Дикого Таланта)

Натасканные, чуткие инстинкты Кегнита буквально кричали, предупреждали о серьезной угрозе, исходящей от этого дома, от людей, которые в него заселились, но... кому?

Уру? Наолу? Второму департаменту?

Лично ему, Джеймсу Гордону Кегниту?

Когти Астарота!

Агент Второго департамента покосился на сержанта Бергмана. Тот стоял у стены, привалившись плечом, и выглядел абсолютно спокойным, даже расслабленным. И это тоже была маска.

Он перестал ходить и остановился у портрета, изображавшего женщину с умным властным лицом и большими миндалевидными глазами, казалось следящими за всем, что происходит в холле.

Кто-то из предков барона?

Кегнит поискал взглядом отверстия от пуль (Генри Тассел уверял, что ночью стрелял по картинам) и не нашел. Хмыкнул, провел пальцем по тяжелой деревянной раме, потемневшей от времени. Миндалевидные глаза смотрели на него сверху вниз. Женщина полулежала на софе, и лиф ее не был зашнурован вопреки правилам приличия, обнажая верхнюю часть груди.

Предок ли? Кто изобразит так свою мать или сестру, да вообще - леди?

Может, картина и не имеет никакого отношения к семейству. Барон Хантер - незаконорожденный и, если верить досье, составленному его предшественником, крепко своего отца ненавидел. С него станется повесить чужие портреты там, где должны висеть родовые. Не исключено, что это портрет какой-нибудь известной в Наоле куртизанки, призванный сбить с толку визитеров.

Меня здесь дурачат.

Водят за нос. Держат за служивого идиота.

Мысль не порадовала.

Кегнит посмотрел на запачкавшуюся подушечку пальца и растер пыль пальцами.

Он всегда был сильным интуитом. Именно чутье превратило его из обычного отребья, уличного раздолбая, в офицера тайной службы. А со временем благодаря чутью он получил к своему званию приставку "мастер", что выводило его далеко за пределы привычной служебной иерархии Второго департамента, наделяя значительными полномочиями и еще большей свободой рук.

Мастер, значит "хозяин". Хозяин себе и своему положения. Во благо Ура, понятно.

И сейчас его знаменитое чутье уже устало колотить во все набаты, предупреждая о том, как непросто и нечисто все с Хантерами и их гостями. Жаль, на одной интуиции везде и всегда не выедешь. Во всем, что касается жены барона Хантера, правой руки герцога Наольского. Человека, знаменитого больше жестокостью и решительностью, чем широтой взглядов следовало проявлять еще и немало осмотрительности.

- Что это там у ваших людей на улице? Лестница? - подал голос Генри Тассел, стоявший у окна. - Они никак штурм готовят? Ну, полноте, Джеймс. Леди Лота не очень гостеприимна, но это не повод для таких крайностей. Боюсь, мне придется возглавить оборону особняка, а вас взять в заложники.

Шутка была несмешной, но они посмеялись.

- Учитывая, что их там без малого три десятка, в обороне вам потребовалась бы любая помощь, - Кегнит небрежно помахал своим людям вялой рукой. Пальцы словно сосиски.

- Где же ваш... э-э... звероподобный... слуга? При штурме он был бы кстати.

Граф Тассел поднял брови. "Вы что, серьезно?", словно бы говорил его взгляд.

- Мой звероподобный слуга сейчас отдыхает.

- Надеюсь, он устал не смертельно?

- Ну что вы. Я отправил его по делам и разрешил пропустить стаканчик, как справится. Кто же знал, что нам придется переживать осаду! Дакота бы сейчас и в самом деле пригодился. Да боюсь, он отсиживается где-нибудь в более приятном месте.

Они снова засмеялись, и даже Бергман присоединился, выдавив из себя пару смешков. В смехе Генри Тассела лейтенант Кегнит уловил напряженные нотки и мысленно пожал себе руку. Нобиля понемногу начало пронимать то, как откровенно он копировал его же манеру менять маски и валять дурака.

Никто так не раздражает лицедея, как другой, бросающий ему вызов.

- Надеюсь, эти дела... не нарушают закон? Не то, чтобы я был сильно против, но знаете, это все же моя работа - следить... э-э... за порядком в Наоле. У нас, как бы это... хмм... выразиться деликатнее... война на пороге. Война, дорогой Генри.

- Я понимаю.

А я - нет.

Ничего пока не понимаю с вами, уранийские комедианты. Но до конца этого завтрака начну понимать.

- Прошу к столу, господа, - позвала баронесса Хантер, и Генри махнув рукой на приготовления людей Кегнита, поспешил к ней, жестами приглашая помощника коменданта и сержанта следовать за ним.

В столовой зале их уже ждали. Слуг не было, но за столом восседали двое господ примечательной наружности. Один в жилетке поверх белой рубашки, перехваченной у горла строгим бантом. Лицо длинное, умное и какое-то грустное, как у породистой лошади.

Второй в малиновом камзоле свободного покроя с буффами и разрезами на рукавах. Он активно орудовал ножом и вилкой в тарелке и жевал с таким энтузиазмом, что шевелились уши. Крепкий - широкие плечи, лицо круглое и румяное. И пустое, как у человека, на котором страсти не оставляют отметин.

Кегниту были знакомы подобные лица. Люди с такими лицами служили в особых подразделениях Второго департамента, которые вице-канцлер задействовал, когда требовалось, чтобы недруг Ура исчез вместе с проблемами, которые доставлял. Навсегда.

За спиной крепыша на спинке стула висела шпага - короткая тяжелая рапира с открытой, без чашки, гардой. Оружие не дуэлянта, но убийцы.

- Мой кузен Рональд Флэшер, мессир. И мой дядя Эдмонт Феррин. Господа - помощник коменданта Старлока Джеймс Кегнит.

Лейтенант произнес что-то условно учтивое.

Крепыш поднял лицо от тарелки и невнятно поздоровался. Лорд с лошадиным лицом важно кивнул. И весь этикет.

Его не очень привечали за этим завтраком.

Он сел напротив, механически отмечая детали: маленькая, почти незаметная ссадина на длинном лице Феррина, заботливо припудренная умелой женской рукой; сбитые костяшки на правой руке Флешера; красные пятнышки на рубахе Тассела слишком яркие по сравнению с темными пятнами от вина.

Похоже, ночью здесь не только по портретам стреляли.

Слишком долго разглядывать господ было бы неприличным, и он опустил взгляд в свою тарелку. А кухарку-то и в самом деле рассчитали. В тарелках обнаружились только куски холодного вареного мяса, нарезанные тонкими пластами и пересыпанные зеленью и крупной морской солью. Еда провинциального лендлорда, а не утонченного уранийского нобиля.

Мясо почти не пахло, поэтому его ноздри работали, чутко улавливая запахи хозяев и гостей особняка. Это тоже важно. Платье Лоты источало аромат ванили, забивавшей ее естественный запах, духами она, похоже, не воспользовалась. Лорд Флэшер благоухал так, точно вылил на себя сразу флакон розовой воды. Примостившийся под левую руку от Кегнита граф Тассел в своем пятнистом одеянии мог бы посрамить своим амбре винный погреб, а от лорда Феррина несло чернилами из каракатицы и какой-то едкой химической дрянью.