Ярослава Кузнецова - День цветения

…Лицо его сделалось, как стаивающий снег, когда он понял, что сейчас будет. Нос красный, синенькие прожилочки, зрачки расширились…

Я сказал: "Выкуп за Кровь, Треверр." Я сказал: "Вспомни Эдаваргонов."

Я мог бы этого не говорить. Мог просто воткнуть посох ему в брюхо. Но я сказал.

…Он не успел крикнуть. Он ничего не успел, отец. Только — понять, что я его сейчас убью. Бестолково махнул пикой, что на кабана, с крестовинкой. И сладостней девичьей песни хрустнули, взламываясь, его ребра…

После эссарахр я не боюсь крови, отец. Это очень хорошие пилюли, куда лучше мухоморов, что я жрал перед дракой до встречи с холодноземцами. Таосса дала мне с собой четыре десятка. Хотела дать больше, но я отказался. Зачем мне? Я вряд ли истрачу и эти. Если, конечно, не буду есть их от головной боли…

…- Выпьем же, друзья, за Вступающего в Стремя! — отплеснув Сущим, подносит к губам золотой кубок.

Посверкивают камни тяжелого ожерелья — красные рубины, оправленные в серебро. Когда Дагварен Воссядет в Седло, он получит это ожерелье, а потом, когда отца не станет, и Родовой перстень…

Ожерелье сняли с тебя, отец. И перстень сняли с мертвой руки твоей. И только кровь осталась сыну твоему в наследство. Только неотмщенная кровь.

Прими же Выкуп, Лародаван Эдаваргон, и пребудь отныне в Покое.

Бросил в огонь платок, он вспыхнул ярко, словно политый земляным маслом.

Благодарение богам. Жертва принята.

Принята. Принята.

Отец. Теперь ты пойдешь к маме, и вы будете вместе, сколько отмерят вам Сущие, и сможете снова вернуться, прости, отец, что я не сделал это раньше, что ты мучился столько лет, ты же знаешь, я торопился, старался — поскорее…

Радость исполненного уходила потихоньку, просачиваясь в землю, растворяясь в воздухе. Это — только начало. Только начало, девочка.

Мы знаем.

Мы знаем. Да.

Посох, Эрхеас. Засохнет совсем.

Да, маленькая. Это точно. Мне вовсе не хочется отдирать засохшую кровь. Сейчас и почистим…

Вот, Гатвар. Видишь, по крайней мере, все началось. И сегодня я сделал два дела. Ты больше не Потерявший Лицо. Ты не предал побратима, Гатвар. Ты отомстил за него. Эта кровь — первая капля. Она — и тебе, Гатвар.

Подбросил еще немного щепы, и огонек снова разгорелся.

Гатвар Ларвагон, услышь меня. Это я, сын побратима твоего. Я принес тебе первую кровь. И немножко своих волос — дернул из виска. Теперь ты можешь сказать — вот твой сын, Лародаван. Я спас его, я взрастил его, и он вернулся. Он отомстит.

Сгусток зашипел недовольно. Да знаю я, знаю. Ты не успокоишься, пока живы остальные. Вот только теперь ты не залепишь мне затрещину, Гатвар. Даже если бы ты был жив, ты был бы — человеком. А я — онгер, Гатвар. Не эсха, но — онгер. Нет, я не стал бы отбиваться. И обездвиживать тебя не стал бы. Я бы просто уворачивался. И сказал бы — я люблю тебя, Гатвар. Сказал бы…

Он лежит на куче тряпья, укрытый до горла, правая рука — поверх. Иззелено-белое лицо, судорожно двигающиеся пальцы — будто ищут что-то.

"— Гатвар?..

Медленно приподнимаются тяжелые веки. Госпожа Боль глядит на меня глазами его. Голос — тихий-тихий, словно шелест листвы над Камнем Слова:

— Прости, мой господин.

Он звал меня "сын сестры", "родич", "щенок", "недоумок", "наказание Сущих", очень редко — "малыш"… Он говорил: "Ты станешь таким, как нужно, или сдохнешь. Впрочем, если сдохнешь — все равно станешь"…

Он уходит. Он оставляет меня. Одного.

— Гатвар…

— Прощаешь?

Непослушные губы выталкивают Формулу:

— Ты красив Лицом. Дорога твоя пряма.

Но ему не это нужно. Он думает, я не понимаю, зачем он изводил меня. Зачем издевался, заставляя оставаться спокойным. Зачем выискивал работу потруднее и погрязнее. Зачем добавлял упражнений к тренировкам, ругаясь с наставниками. Зачем хотел приучить к крови — не его вина, что вышло — наоборот…

Я прижимаюсь лбом к его холодному лбу.

— Прими меня, господин… — еле-еле шелестит листва.

И я кладу на лицо ему руку.

— Приди, Сестрица, здесь ждут Тебя. Державший стремя мое устал. Он хочет спать. Укрой его плащом, Сестрица."

Ладони моей мокро. Ладонь мою царапнули сухие спекшиеся губы.

Я все простил тебе, Гатвар. Ты был прав. Иначе нельзя. Теперь я сам продолжу то, что ты начал. Иди, Гатвар. Иди. Я справлюсь. Когда-нибудь мы увидимся. Она уже взмахнула Плащом. Я не плачу, Гатвар. Ты отучил меня. Видишь, все будет так, как ты хотел…

Раз-два — нету.

Он был ранен в живот, потому его и укрыли. Чтобы я не закатился в припадке перед умирающим…

Эрхеас?

Да, девочка?

— Эрхеас-с. Онгер энгис-с.

Мы здесь, Эрхеас.

Да, златоглазка моя. Да. Мы — здесь. И мы пока еще живы. И будем вместе все время, что осталось нам. И мертвые будут смотреть на нас, и греться нашим теплом. Наши мертвые, да пошлют им Сущие покой.

А мы — мы позаботимся об этом.

Герен Ульганар

Нет, я все понимаю. Смерть вообще штука достаточно неприглядная, а уж такая смерть, что досталась несчастному Невелу Треверру… И главное — ничего нельзя сделать. Я не могу помочь Амандену ничем. Совершенно. Нелепая, глупая, жуткая случайность — и самый уравновешенный человек из всех, кого я знаю, стоит, бессмысленно пялясь на запятнанный кровью снег широко раскрытыми глазами. Молодая Канела хлопнулась в обморок, Майберт устроил безобразную сцену… Бедный парень пытается доказать всем, что он — в порядке, что не нужно его жалеть. А его пока никто и не собирается жалеть. Господи, да что мне, гоняться за кабаном этим с кривым правым задним копытом? Леди Агавра, пожалуй, единственный, кого Аманден воспринимает даже сейчас. Она отвела его в сторону и, по-моему, надавала по щекам. А мы с отцом Арамелом отправились исследовать следы. Подальше от бестолковой суматохи. Потому что надо было или орать, как в казарме, или дать молодежи успокоиться. Первый шок пройдет сам, только — немного времени…

— Вот он.

Отец Арамел кивнул, тоже посмотрел на кабаний след.

— Оттуда.

Ну, откуда же еще, Господи? Естественно, оттуда, откуда и все остальное зверье…

Мы добросовестно прошли шагов пятьдесят, когда со стороны озера к нам подбежал всклокоченный Имори.

— Господин Ульганар! Отец Арамел! Он — там, дракон, я нашел следы, может, не кабан это был, а дракон? Ну, господина Невела… А потом в озеро ушел…

— В задницу себе засунь дракона своего! — не выдержал я. — Соображай мозгами-то! Где драконьи следы, а где труп!

Совсем с ума посходили все! И Адван туда же. Срочно ему необходимо мне что-то особо важное сказать, и гори все вокруг синим пламенем. Вот от кого не ожидал. Мы люди хоть и военные, но в настоящем бою из двух сотен моих парней бывала дай Бог треть. А он-то — из Каорена. С Побережья, где, говорят, каждый год — лестанские набеги… На него я рыкнул. Сказал — потом поговорим. А на Имори вот наорал. Как идиот.