Марина Казанцева - Жребий Судьбы

Следующим трюком было обращение воды в вино. Бадья была поставлена на самый край помоста.

— Ну, кто желает проверить — точно ли в ведре вода?! — весело спрашивал ведущий. Нашлись желающие и провозгласили, что точно — чистая вода.

Лён отступил от ведра как можно дальше, чтобы никто не заподозрил, что он что-то сыпет в воду. Зрители так и впились глазами в прозрачную воду. Музыка стала выделывать что-то колдовское.

На виду у всех факир сделал пасс рукой и выкрикнул непонятные слова. Жидкость чуть слышно всколыхнулась, но осталась прозрачной. Раздались смешки, но Лён, уверенный в своём мастерстве, крикнул:

— Рюмки!

Откуда взялась такая прорва стаканчиков, рюмок и стопариков — просто непонятно — как будто конферансье заранее был готов к такому фокусу. Но все бросились пробовать то, что было в ведре.

— Ух, крепка! — крикнул кто-то, и сзади стали напирать с желанием попробовать волшебной воды.

В ведре оказалась чистая водка. Публика обрадовалась дармовщине и давай лакать! Потом, счастливая и благодушная, огромными глазами смотрела на фокусы мага. Летали огненные птицы, взвивались над головами зрителей трепещущие флаги, мчались огненные колесницы, плыли, покачивая огненными парусами, величественные каравеллы. Возникали и пропадали среди пылающих волн таинственные острова. И в завершение всего сам маг обернулся совой и облетел, бесшумно трепеща крылами, под тихий стон публики вокруг площади и испарился в ночном небе.

— Ну ты и мастер! — восхищённо сказал ему Василёк, когда Лён, свернув в ком плащ и тюрбан, никем не узнанный из публики, подходил к заднику кибитки. — Недаром тебя Фифендра так любила!

Польщённый Лён отправился в толпу посмотреть, что там будет дальше.

На сцене под светом факелов сидела на задрапированном столике Пипиха. Девушка была одета в василькового цвета платье, её седые волосы были распущены и слабо посверкивали при свете факелов. Глаза Пипихи мечтательно смотрели поверх голов толпы, а губы что-то тихо лепетали. Она была так неестественно прекрасна, так легка, так необычна, что Лён невольно задержал дыхание, пытаясь уловить хоть слово из её песни.

Музыка потихоньку отступала, оставляя девушке простор, и постепенно над притихшей толпой поплыли звуки песни. Завораживающий мотив, тягучие потоки незнакомых слов. Пипиха была в трансе. Она поднялась на ноги и словно устремилась в небо. Её губы пели, её руки поплыли в волнистом танце лебединого крыла. Лён явственно увидел, как её босые ноги оторвались от опоры, и Пипиха медленно начала вращаться в воздухе, раскидывая вокруг себя поющие волны серебряных потоков. Из лёгких рукавов выросли синие перья, а руки превратились в крылья, и вот над дощатой платформой, над факелами, над кибиткой закружилась синяя птица с лебединой шеей.

— Тоззим элле, тоззим элле, лайвм аллаве… — услышал впавший в оцепенение Лён и понял смысл:

— Мой дом, мой дом, прощай навеки…

Впавшая в транс толпа на площади исчезла с глаз его, темнота небес разлетелась, разверзлась светлым днём. И он увидел себя стоящим на башне замка Вайгенер. А рядом с ним — женщина в синем.

— А лаэллим, а тоэвим, а ланнэлим…

— Уплываем, уходим, улетаем…

Девушка-лебедь пела, а перед глазами Лёна разворачивались цветные строки символьного письма:

— Потоки вод уносят нас, цветы весны осыпаются и улетают по желанию ветров. Теряет время нас, теряет и уносит, как сухие листья. О, мой Джавайн! О великий мой Джавайн…

Всплывали перед его широко распахнутыми и ничего не видящими глазами из цветных туманов высокие лёгкие башни, танцевали радуги, пели весенние дожди. Солёный ветер моря ронял на губы свои слёзы, и золотые облака смеялись, играя солнечными волосами. А лайн Джавайн! А ваэвви лайн Джавайн…

Он не понял, отчего тормошат его — волшебный ветер ещё пел в его ушах.

— Кончай торчать столбом! — шептал Василёк. — Драпать надо!

Ничего не понимая, Лён послушался и пошёл следом за товарищем. На сцене уже никого не было, только толпа раскачивалась в сладком трансе, а кибитка тихо откатывалась от помоста.

Василёк запрыгнул в неё на ходу и затащил товарища.

— Когда поёт Пипиха, все теряют разум. — блестя глазами, сказал он Лёну. — Тогда хоть раздевай догола кого угодно — не заметит. Вон сколько деньжонок посрезали!

Ошеломлённый Лён смотрел ему в глаза и не мог поверить: это магическое представление затевалось лишь затем, чтобы обобрать зрителей?! И он внёс своим ведром водки посильный вклад в этот гнусный план! Вот почему Ганин Тотаман собирал в свою шайку тех, кто обладает даром магии!

— Ты огненный маг. — уверенно сказал Лёну Ганин Тотаман. — Это хорошо, огненных магов у нас ещё не было. А фокусы с водкой показывать не обязательно. На это у нас есть Яштен.

Яштен, худощавый мутузник с диковатыми глазами, криво усмехнулся.

Лён не особо был согласен с таким определением своих даров, как огненный маг, но угрюмо промолчал. Можно подумать, что, кроме фокусов с огнём, он ни на что больше не способен. Но спорить с атаманом не собирался: скорее всего, он тут надолго не задержится — надо только выяснить, кто здесь Лембистор. Может, как раз этот Яштен и есть демон — уж больно недобро он смотрел на Лёна. Но это было не всё, что его интересовало в шайке Тотамана.

Пипиха — та, о ком Лён думал не переставая — с того момента, когда мутузники тихо дали дёру с площади. С того дня он её не видел, хотя после бегства из городка прошло уже трое суток — шайка воров-актёров потихоньку двигалась к другому городку.

В какой кибитке пряталась эта седая волшебница? Что за тайну она скрывала? В ней было что-то явно родственное Лёну. Его тревожила разбуженная память о том, кем он однажды был — о Гедриксе. Но никто более не говорил о Пипихе, и даже Василёк уклонялся от разговора. Совершенно ясно: это было распоряжение Ганина.

Лошади тащили повозки среди осенней распутицы. Было холодно, дул промозглый ветер и время от времени начинал идти дождь. Телеги то и дело застревали, тогда всем приходилось покидать убежище, выходить наружу и помогать вытаскивать колёса из заполненных грязью ям. После этого приятного занятия Лён возвращался в кибитку, закутывался в одеяло и вместе с Васильком качался на каждом ухабе.

— Сделал бы, что ли, выпить. — тоскливо обронил тот.

Не говоря ни слова, Лён высунул наружу руку, набрал полную ладонь холодной воды и одним звуком превратил её в красное вино. Василёк схлебнул с его ладони и повеселел:

— А Яштен делает такую кислятину! Сделал бы ещё пожрать! А то всухомятку надоело.