Томас Сван - Зеленый Феникс

– Это великий город. Ни один враг не сможет одолеть такие стены!

– Ты бы видел эллинов с их катапультами.

– А ворота? Да они из бронзы! Как огромный щит!

– У эллинов есть тараны. Кедровые бревна с бронзовыми наконечниками.

– Ну, здесь нет эллинов.

Они обязательно спасут его мать. Он и царь этого прекрасного могучего города. Он и его недавно обретенный брат. Асканий обязательно что-нибудь придумает, не хуже, чем хитроумный Одиссей. Недаром отец Аскания – и его отец тоже – сражался с Одиссеем в одной войне.

Но Кукушонок очень устал. В городе было так много камня и так мало дерева.

Глава IV

Некогда было думать о Меллонии, о том, как она явилась к нему из прошлого, зеленоволосая девушка, задающая множество бесцеремонных вопросов, взрослый ребенок и одновременно юная женщина, совсем не изменившаяся, только уже не надеющаяся на встречу с другим Скакуном, другим Бонусом Эвентусом и другим Энеем. Она не утратила ни любопытства, ни красоты, но потеряла веру.

Сейчас нужно было позаботиться о Кукушонке.

За большим очагом находилась деревянная лестница, ведущая на второй этаж и галерею. Там, за дверью, навешенной на стержень, была небольшая комната Аскания, где стояли подставка для копий и походная кровать. Асканий то и дело поднимался наверх по этим твердым как камень ступеням, пахнущим кедром, потому что сейчас в его постели лежал тяжелобольной Кукушонок, и Асканий служил ему одновременно жрецом, врачевателем, нянькой и братом. Он принес Кукушонку приготовленное на большом очаге мясо с кровью, запеченное в желудке овцы, но тот не смог проглотить ни кусочка. Он принес кувшин вина, подслащенного медом, но Кукушонка или тошнило, или он терял сознание от нескольких глотков. Он принес шерстяные покрывала, чтобы согревать его во время озноба, и губки, чтобы обтирать во время жара, и сидел рядом с ним на кровати, слушая его рассказы о матери и отвечая на вопросы об отце. Казалось, все болезни обрушились на мальчика, и целая свора злых демонов вознамерилась его уничтожить. Никто не знал, чем исцелить Кукушонка, даже врачеватель-жрец Алкиной, смуглый маленький человечек с прыгающей походкой, делающей его похожим на сверчка. Это вызывало у Аскания ненависть, ему казалось, что Алкиной недостаточно серьезен в такой трагический момент.

Шел пятый и самый тяжелый день, который Кукушонок проводил вдали от своего дуба в Вечном Лесу. Этот день мог стать последним. Болезнь началась на второй день. На третий Асканий решил взять отряд воинов, захватить Круг дриад и вернуть мальчика в дерево. Но Кукушонок отговорил его:

– Они услышат ваши шаги, подожгут дерево и погубят маму.

Голос у него был слабый и утомленный, но в нем чувствовался сильный характер. Ни разу он не захныкал и не пожаловался.

– Чем я могу помочь тебе, Кукушонок?

– В мамином свитке о троянской войне говорится о боге Пеоне, врачевавшем раненых олимпийцев.

– Я уже принес ему в жертву шесть овец и двенадцать белых петухов. А каких местных богов ты знаешь?

– Только Румину, но это богиня Волумны. На нее нельзя надеяться. Придется просто ждать.

Бабушка Аскания и Кукушонка Афродита являлась богиней любви, а не здоровья, но на тот случай, если она, зная бога, способного исцелить от этой болезни, решит вступиться за своих внуков – больного и тревожащегося за него, Асканий придумал такую молитву:

– Бабушка, я редко прихожу в твое святилище и был влюблен всего лишь один раз, но не переноси мои грехи на Кукушонка. Он хороший мальчик, похожий на своего отца. Помоги ему, и я сделаю все, что ты ни попросишь. Даже женюсь.

Никому, кроме Алкиноя, научившегося своему ремеслу еще в Трое, и юного Мелеагра, рассказавшего Асканию о смерти Энея во время стычки с рутулами, не разрешалось входить в комнату к Кукушонку. Мелеагр был хрупким невысоким юношей, игравшим на лире не хуже фавна. У него недоставало сил, чтобы сражаться мечом, но с кинжалом он управлялся с такой же ловкостью, с какой работали троянские воришки-карманники. Как-то очнувшись, Кукушонок попросил:

– Мама всегда пела мне, когда я болел. Спой мне, Асканий. Что-нибудь грустное, но не слишком.

– У меня голос, как у жабы. Но я знаю человека, который поет, как соловей, и играет на лире.

Мелеагр боготворил Энея. Он принес лиру, подошел к постели Кукушонка и посмотрел на мальчика с нежностью и благоговением, так, как может смотреть лишь тот, кто потерял брата, Эвриала, и кто хорошо понимает, какие чувства сейчас испытывает Асканий.

– Спой для него, – попросил Асканий.

Мелеагр запел:

В сети поймай на зареТы голубого дельфина.День подержавши в плену,Освободи на закате,Чтобы удачу принесОн рыбакам невезучим.

– Но для нас утро еще не закончилось, – поспешил добавить Мелеагр, – и мы еще поймаем много дельфинов. Может, и вместе с тобой.

Кукушонок слабо улыбнулся:

– Спасибо, Мелеагр. Ты научишь меня пользоваться кинжалом, когда я поправлюсь? Я хочу попадать в дупло с пятидесяти шагов. В дерево Волумны.

– А ты научишь меня жить в лесу. Находить пищу, ловить рыбу и зверей.

– Рыбу ловят сетью. Что касается зверей, надо различать, кто друг, а кто враг. Из змей и куниц получается хорошее жаркое. Никогда не лови кротов. Дружи со львами или же не попадайся им.

– А медведи? – Кукушонок закрыл глаза.

– Приходи попозже, Мелеагр, – сказал Асканий. – Я думаю, твое пение помогло ему.

Оно подбодрило, но не придало сил. Кукушонок продолжал чахнуть, бледнеть, терять в весе, как дерево, сбрасывающее листья и съеживающееся перед приходом зимы.

Асканий был очень нетерпелив. Он без всякой надобности бегал вверх и вниз по лестнице за пищей, одеялами, чашами с водой, успевая при этом приносить в жертву овец и петухов. (Алкиноя он выгнал, грубо сказав ему: «Я все сделаю сам. Я знаю о богах больше, чем ты».)

Теперь, на пятый день, оставалось только ждать. Асканий чувствовал себя таким же изможденным, как сам Кукушонок, который лежал в полузабытьи в постели, бледный и маленький. Одеяло сбилось, и стало видно его худое тело с выпирающими костями. Асканий и сам почти не спал эти пять дней. Он сидел на кровати, держа Кукушонка за руку, и как-то незаметно для себя растянулся рядом с ним и уснул полным кошмаров сном, хотя и слышал, как во дворе кричит осел, как шаркают ногами слуги, неся дрова в большой очаг в зале, как взволнованно переговариваются люди, потерявшие своего царя и теперь стоящие под окном в ожидании новых сообщений о царском сыне. Ему казалось, что он пытается выбраться из глубокой ямы, заполненной сухими осенними листьями, хочет ухватиться за корни, но вместо них руки сжимают ломкие листья, и он никак не может приблизиться к поверхности, откуда доносится приглушенный голос, произносящий какие-то слова, которые ему не удается разобрать. Наконец, медленно и мучительно цепляясь за земляные стены, он выбирается наверх, просыпается и видит ту, чей голос он слышал во сне.