Владимир Кузнецов - Лед

— Дженни, можно тебя спросить? — начал он. Девочка мотнула головой.

— См-мотря о чем.

— Ты совсем не помнишь, кто ты… Но ты умеешь рисовать, знаешь как держать ручку, вообще много чего умеешь. Ты этому научилась заново или уже умела?

Дженни задумалась. Кажется, раньше она себе этого вопроса не задавала.

— Я… умела н-н-наверное. Я н-не училась, точно. Ч-читать и писать тоже.

— Значит, раньше научилась, — спокойно резюмировал Руа. — Значит, не все забыла. Это неплохо. Это хорошо.

— А остальное? — Джен отложила ручку и повернулась к нему. — Остальное я см-могу вспомнить?

— Не знаю, — Патрику кажется, что лучше сейчас ответить по-другому, но он не может. Странным образом выходит, что ответа три: «Да» — хочет услышать Дженни. «Нет» — ответ, который уже слышал Патрик. Получается, «Не знаю» — самый честный из всех.

Страшно услышать от медика-худдуиста, что часть твоей души уничтожена вместе с телом, и что она никогда уже не вернется к тебе. Страшно понимать, что всегда будет так как сейчас — пусто и темно внутри. Но потом страх проходит. Его заменяет привычка. Человек привыкает жить без руки, без ноги. Без души.

Куда страшнее верить, что пустота уйдет. Верить и каждый день ждать проблеска, ловить намеки. И разочаровываться. Каждый чертов день.

Патрик замер, словно парализованный. Эта мысль, никогда раньше не посещавшая его, вдруг со всей отчетливостью проступила в сознании.

Пустота. Каждый чертов день.

— Эй! — Джен осторожно толкнула его. — С т-тобой все в порядке?

Руа мотнул головой. Это не был ответ. Просто он хотел прогнать то оцепенение, которое вдруг охватило его.

— Все хорошо, Дженнифер. Я просто устал сегодня.

II

Things bad begun make strong themselves by ill

Глава VII

Февраль, 28-е, 15.02

Страшный, тяжелый удар опрокидывает Патрика на землю. В глазах на мгновение темнеет — он не ощущает своего падения, в себя приходит уже лежа. Джастифай, поднимает ногу, метит огромной ступней в лицо. Руа закрывает голову руками. Страшный удар отзывается болью в костях — до самого плеча. Он поднимается на локтях, пытается отползти назад, но негр преследует его, добавляя удар за ударом.

— Вот! Что! Бывает! — каждое слово он сопровождает пинком: по ногам, по животу, по ребрам. — Когда! Со мной! Начинают! Дурить!

Патрик упирается плечами в щербатую, холодную стену. Отступать больше некуда. Тупик. Узкий проулок, щедро засыпанный мусором вперемешку с серо-рыжим снегом, нависает над ним, угрюмый и безучастный. На лице Джастифая — торжествующий оскал.

— Думал, я с тобой в игры играю? Думал, что ты — чертова звезда и тебя тронуть нельзя?! Подумай еще!

Руа сейчас думать не может. Боль целиком заполонила сознание, боль, густо замешанная на страхе. Бежать некуда. Разъяренный негр сейчас забьет его до смерти — просто потому, что может, потому что считает, что легко отыщет Дженни. В самом деле — куда мог спрятать ее обычный рекрут, у которого даже собственного жилья нет? Нет жилья, нет друзей, нет родственников.

Джастифай наклоняется, огромные лапищи сгребают Руа за одежду, рывком поднимают вверх. Ростом отнюдь не карлик, он едва касается ногами земли.

— Ты проклятый уродец! Убогий кадавр! — негр встряхивает его, как тряпку. — Говори, где она!

— Скажу, — хрипит Патрик, — скажу, отпусти.

Хватка слегка ослабевает, воздух врывается в горящие огнем легкие. Все еще больно. Все еще страшно. Все еще нет спасения.

— И ты мне скажи, — сипит Руа, пытаясь перевести дух, — Скажи, зачем она тебе? Какой в этом смысл?

Джастифай с размаху прикладывает Руа затылком о стену. В глазах снова темнеет. Одной рукой негр перехватывает его за горло, другой дважды бьет в живот. Патрик беспомощно хрипит.

— Где она? — Джастифай сейчас похож на гориллу — выпяченные челюсти, крупные зубы оскалены, глаза под тяжелыми бровями горят злым, животным огнем. Руа замечает странно вздутые вены под кожей на шее и скулах — толстые, ровные. Словно тонкие резиновые трубки. Под скулами, от ушей идет грубый шрам шва, между ключицами мутно поблескивает имплант, похожий на никелированного паука с глазом-лампой в центре. Патрик смотрит на нее как загипнотизированный. Обереги вживленные в кость, уже проснулись, духи, связанные с ними уже вытягивают черные нитки боли, другие заботливо восстанавливают поврежденную плоть. Этого пока недостаточно. Нужна травма более серьезная — перелом, разрыв сухожилия, внутреннее кровотечение… и тогда…

Огромные руки снова сгребают Руа за ворот куртки, страшным рывком, словно гидравлические поршни, бросают его в сторону, вбивая в боковую стену. В ушах звенит, перед глазами пляшут искры, оставляя за собой темные хвосты.

— Я буду отрывать от тебя кусок за куском, — хрипло ворчит Джастифай. — Голыми руками, чувствуя как рвутся мышцы и ломаются кости, как по коже сочится твоя теплая кровь. Не знаю, могут ли такие как ты испытывать страх, но уверен, что боль вы испытываете. Я сделаю тебе очень больно, хоккеист. Так, как тебе никогда еще не было.

— Сомневаюсь, — бормочет Патрик. Разбитые, опухшие губы почти не слушаются. Нужен удар посерьезнее.

Джастифай вдруг разжимает руки, одновременно делая шаг назад. Прежде чем Руа успевает упасть, негр прямым ударом ноги бьет ему в грудь. От удара воздух со свистом вылетает из легких, на секунду опережая вспышку острой боли. Он чувствует, как вминается внутрь грудная клетка, трещат ребра. Просил — получи.

Рискованный шаг. Шаг, который может стоить карьеры. Но шаг неизбежный. Или так, или придется отдать им Дженни.

Февраль, 27-е, 18.00.

Грегор, клубный худду-скульптор, задумчиво чешет подбородок, заросший косматой, клочковатой растительностью. Вообще-то, настоящее имя Грегора — Джагуа, и он — потомок эмигрантов из Нигерии, точнее из самопровозглашенной республики Биафра, лет десять назад созданной народом игбо и уничтоженной официальными нигерийскими властями. Сам Грегор предпочитает не распространяться об этом, но клуб — сообщество тесное и тайны здесь не приветствуются, так что общие факты его прошлого известны даже рекрутам, которых он оперирует.

Низкорослый, болезненно худой, Грегор повадками и жестами напоминает огромного паука. Кажется, ему было бы удобнее передвигаться на четвереньках. Он предпочитает свободную одежду, скрывающую фигуру и ходит всегда сгорбленный, словно глубокий старик. Рекруты знают почему — в плечи скульптора вживлена дополнительная одна пара рук, меньших по размеру, больше похожих на руки подростка. Их он использует только в работе, в остальное время они прикреплены широкими бандажами к «основной» паре.