Андрэ Нортон - На крыльях магии

— Прекрати!

Но он только рассмеялся.

— Ну, если хочешь сначала поиграть… — И она увидела, что он готов поступить, как фальконер, выполняющий свой долг.

Но она пришла сюда не для того, чтобы заиметь ребенка! Почему Эгил так считает? Она сопротивлялась руками, ногами, зубами, пока наконец не высвободилась. Потом, совершенно голая, сбежала по лестнице.

— Госпожа, — воскликнула она и заплакала. Старая хранительница, которая дремала в кресле у очага, подняла голову и посмотрела на нее сонным взглядом. Арона присела у кресла и положила руки на колени хозяйке. Хоть ее душили слезы, она рассказала: — Он хотел сделать со мной то, что делают фальконеры. —Она при этом использовала окончание, которое относится к фальконерам и к животным в течке, добавив еще одно окончание, выражающее отрицание и негодование. — Он сказал, что я знаю, что так должно быть. Госпожа, — взмолилась она, — ты ему разрешила так поступить со мной?

Марис заморгала.

— Тебе приснился кошмар, дорогая? — спросила она. Лицо ее покраснело от огня.

Арона ахнула, вытянула руки, исцарапанные и побитые, показала их в тусклом свете.

— Это сон? — воскликнула она.

— Вы дрались, — строго проговорила Марис. — Это недостойно, Арона.

— Он пытался… О, госпожа! Разве ты не слышала, что я сказала?

— Возвращайся наверх, дорогая, и помирись с ней.

Арона прикусила губу, слезы катились по ее лицу.

— Неправильно посылать меня, не предупредив, что я получу ребенка. Так всегда говорят старейшие. Если Эгил останется наверху, я буду спать здесь.

Марис вздохнула и пристально посмотрела на Арону. Да, девушка чем-то серьезно расстроена, но с тех пор, как в деревне появилась Эгил, дочь Элизабет, Арона часто расстраивается. И что за разговоры о ребенке? Никто ни о чем подобном и не говорил, она это сказала девушке совершенно ясно. Тогда почему она не идет наверх? Арона вытерла нос рукой.

— Пойду, если ты прикажешь Эгилу не делать этого! — настаивала она.

Марис посмотрела еще внимательней. Да, Арона испугана. Трудно представить себе мягкую вежливую Эгил в роли хулиганки, но тут она вспомнила, как много лет назад сама страдала от унижений, причиненных Пелиел, дочерью Лаелл.

— Эгил! — позвала хранительница. — Эгил, дочь Элизабет. Пожалуйста, спустись.

Эгил надел брюки и рубашку, напряженно размышляя. Эта Марис, дочь Гайды, сделала его своим учеником вместо Ароны, поместила их в одну комнату и сказала, что теперь они должны быть вместе. Что еще могло это значить, кроме того, что она отдает ему Арону в жены? А Арона — не невинная девственница; он от многих слышал, как тщательно готовят женщин фальконеров. Может, она ожидала каких-то предварительных шагов с его стороны? Поцелуев, цветов, клятв в вечной любви? Она все это получит! Но он не потерпит, чтобы с ним обращались как с разбойником только за то, что он попытался осуществить свое право.

Когда Эгил спустился, Арона побежала наверх и надела самое плотное и закрытое платье. Плотно завязала волосы, обула неслышные домашние туфли. Эгил и Марис негромко разговаривали внизу. Старая хранительница прервала его на середине фразы и потребовала:

— Нет, Эгил, дочь Элизабет, я не понимаю. Я хочу, чтобы вы, девушки, отправились вместе наверх и жили, как сестры, пока вы здесь.

Арона внимательно посмотрела на Эгила в тусклом свете от очага. Она приняла решение.

— Я могу остаться здесь, у огня, — предложила она. Марис и Эгил покачали головой. Арона осмотрела мощные мускулы Эгила, вспомнила, с какой силой он удерживал ее вопреки ее желанию. — Эгил, — в отчаянии сказала она, — ты пойдешь наверх. Я не хочу спать. Я останусь здесь и составлю компанию нашей хозяйке.

Он крепко взял ее за руку.

— Не глупи, Арона. — Это было сказано таким тоном, что она поняла: он все равно будет добиваться своего.

Арона впилась ему в руку своими короткими, подрезанными ногтями, но без всякого результата.

— Госпожа! — снова отчаянно закричала она. Марис резко подняла голову, теперь проснувшись полностью.

— Не хочу думать, что я сделала своей ученицей хулиганку. Арона, ты не должна ее бояться. Ты должна уметь постоять за себя.

Пойманная в ловушку, Арона прошептала:

— Ты иди первым, Эгил. Я приду позже. — И добавила, обращаясь к хранительнице: — Госпожа Ленине права. Они другие. — Она высморкалась в свежую тряпку, которую дала ей старуха. — Они ведут себя, как Фальконеры. Мы их не понимаем. Ты понимаешь? Может, волшебница знает? — И она посмотрела в сторону двери.

Марис погладила ее по волосам.

— Сейчас поздно идти к волшебнице, но если ты действительно боишься, можешь сегодня спать со мной, но только одну ночь. Вы должны научиться жить вместе, сама понимаешь.

Арона понимала. И это больше всего ее пугало.

На следующее утро, Эгил, одетый и умытый, пытал ее:

— Чего ты хочешь, моя маленькая сестра-подруга? Клятвы в верности до гроба? Хочешь, чтобы я умолял тебя на коленях? Чтобы заплатил (что-то) твоей семье? Ты только мне скажи. Помни: я здесь чужак и не знаю ваших обычаев.

— Эгил, — в отчаянии промолвила она, — ты только должен попросить.

— Ну, что ж! Я прошу.

— Нет. Еще нет. Я пока тебя боюсь.

— Ты сама мне сказала, что я должен только попросить, — рассердился он. — Я попросил. И теперь ты мне отказываешь? Не знаю, какую игру ты ведешь, но отныне будь со мной почестней!

Она с трудом вырвалась.

— Ты думаешь, что я тебе принадлежу! — потрясенно воскликнула она. — Спроси у Лойз, дочери Аннет, что это такое! И оставь меня в покое! — И она принялась за работу по дому и окончание отчета о деревенском собрании, время от времени подсовывая Эгилу под нос отдельные части записи.

Весь день он мрачно поглядывал на нее: за работой по дому и за записями, за едой и после нее, когда они сидели на крыльце с шитьем, и перед тем, как ложиться спать. Она рано поднялась наверх и услышала вскоре, как поднимается Эгил. Тогда она побежала вниз, таща за собой свое лоскутное одеяло.

— Его нужно починить. — И она подшивала одеяло, пока уже не могла держать глаза открытыми. Эгил по-прежнему смотрел на нее, как кошка на мышиную норку. Арона зевнула, потянулась и сказала, что должна выйти на улицу. Закутавшись в одеяло, она как можно тише выскользнула из ворот и пошла по темной тропе.

Слишком темно, чтобы бежать. Девушка, как могла быстро, шла по тропе, взглядом отыскивая препятствия. Где дорога к дому волшебницы? На западных равнинах жалобно завыл пес Джонкары. Конец одеяла, промокший, тащился по влажной полузамерзшей земле. Сжав губы, Арона плотнее закуталась в одеяло. Тропа под подошвами мягких домашних туфель казалась непривычно жесткой и неровной. Девушка остановилась, она старалась дышать как можно тише. Послышалось ей, или действительно сзади кто-то идет? Если это Эгил, она выкрикнет сигнал тревоги, закричит громко, как сможет, и потребует, чтобы это дело передали старейшим.