Далия Трускиновская - Шайтан-звезда (Книга первая)

Немедленно Джейран вспомнила, кто и как привязан к ее локонам самоцветы, и ее новое лицо мгновенно стало привычным, и она позвала невольниц, чтобы помогли ей надеть первое платье, в котором она появится перед знатными гостьями, которые уже спешили к ее дому…

И свадьба промелькнула, и настал миг, когда невольницы оставили Джейран в спальне на ложе из бамбука с ножками из слоновой кости, и со смехом убежали, пожелав того, о чем она не решалась раньше и думать. И он вошел, и улыбнулся, и протянул руки, и приблизил Джейран к себе… и было все, что ей обещали умудренные опытом женщины, хотя было как бы в радужном тумане… и они провели ночь до утра в наслаждении и в радости, одетые в одежды объятий с крепкими застежками, в безопасности от бедствий дня и ночи…

А потом Джейран проснулась и удивилась, что возлюбленного супруга рядом с ней больше нет.

Она приподнялась на локте – и увидела, что лежит в богато убранном помещении, стены которого увешаны дорогими коврами, и дверь на эйван открыта, и дверная занавеска откинута, а солнце, заглядывая, играет на крутых боках медного кувшина, стоящего посреди подноса, и кувшин окружен мисками с рисом, сваренным в молоке и посыпанным сахаром, с поджаренной тыквой в меду и с лепешкой-кунафой из лучшей пшеничной муки, на которую не пожалели масла.

И Джейран поняла, что она действительно уже вышла замуж и поселилась в новом доме. Ведь и платье на ней было то, первое, в которое ее нарядили перед свадьбой, цветом между шафраном и апельсином. Только вот ничто здесь не свидетельствовало о присутствии мужа. Возможно, он поднялся ранее и удалился в каморку с водой. Но где же тогда его нарядная фарджия, где шаровары с множеством складок, где тюрбан?

Молодая супруга попыталась встать, но голова оказалась неожиданно тяжелой и сама приникла к подушке. Странное дело – ни Фатима, ни ее проказливые невольницы, рассуждая о радостях брачной ночи, ничего не сказали о головной боли. Впрочем, и в других членах ощущалась непривычная для Джейран ломота.

Тут ей пришло на ум нечто и вовсе нелепое – почему это она, проведя ночь в объятиях возлюбленного, все еще полностью одета?

Джейран встала и вышла на эйван. Возможно, он уже облачился в свой богатый наряд и пошел погулять в цветнике, который виднелся из-за столбов и перил эйвана.

Рядом не было ни души, чтобы научить Джейран, как следует вести себя наутро после брачной ночи. И она нерешительно подошла к перилам.

Оказалось, что дом, где она проснулась, стоит на горном склоне, и эйван его обращен к зеленеющий долине, а напротив – такой же горный склон, уходящий ввысь. И вниз устремляются быстрые ручьи, и вместе с ними сбегают тропинки, а там, где тропинка пересекает ручей, выстроен узкий полукруглый мостик. И там стояли беседки с лазоревыми воротами, подобными вратам райских садов, и над ними были палки с виноградными лозами, и всюду цвели цветы.

Цветами же был окружен и эйван, и они колыхались от утреннего ветерка, и нежный аромат, казалось, пронизал воздух.

Но Джейран не знала названий всех этих цветов – ведь она выросла в пустыне, среди бедуинов, а они не содержат искусных садовников. Позднее, в городах, где она побывала с хозяином хаммама, ей тоже не доводилось жить в богатых домах, где принято пировать на цветочных клумбах, среди роз или нарциссов.

Она обвела взглядом долину, насколько хватило зрения, и ни души не увидела в прекрасном саду, лишь лежали на эйване у ее ног ковры и скомканные подушки, как будто встали с них гости и ушли, и по причудливым персидским узорам стелились полосы солнечного света, проникавшие между высоких и тонких колонн, с трех сторон подпиравших кровлю эйвана.

Утро было безупречно тихим, дом – чужим, так что Джейран побоялась кричать, побоялась даже просто позвать здешних невольниц, и тихо сошла в цветник.

Перед эйваном был водоем, она опустилась на колени, посмотрела в спокойную воду и убедилась, что все ее несчастья при ней: и прямые, жесткие, похожие на конский хвост, по-прежнему серые волосы, и короткий, слегка вздернутый нос, и серые глаза. Никуда все эти скверные приметы не подевались.

Джейран подхватила прядь, коснувшуюся воды, и тут поняла – водоем благоухал розовым маслом.

Девушка так и осталась сидеть на пестром мраморе, размышляя о случившемся и пытаясь отделить сон от яви, но сделать это было трудно – голова уже не просто клонилась вниз, а раскалывалась от боли.

Ночная свадьба все еще вставала перед глазами во всех своих причудливых подробностях, стоило опустить веки, но сильнейшее сомнение одолевало Джейран. Что было накануне? Накануне они сделали очередной привал, и Фатима велела невольницам расстелить скатерть, но вот приказа невольникам ставить палатку она не отдавала! Верблюды остались стоять нерасседланными, не сняли с них и больших корзин из пальмовых листьев, прошитых красными шерстяными нитками, хотя уже полагалось бы готовиться к вечерней молитве, благо и река протекала совсем неподалеку, так что можно было совершить не ритуальное омовение песком, дозволенное в песках пустыни, а настоящее.

Тогда еще на Джейран было то самое платье, в котором она ушла из хаммама и пустилась в путь. Ее старый изар Фатима велела оставить в покинутом доме вместе со всяким хламом, а ей подарила не совсем новый, но вполне пригодный, из дорогого мосульского шелка. Такой ценной вещи у Джейран отродясь не бывало, и она видеть не желала истрепавшихся краев изара. Также и рубаху ей дали другую, не такую грубую, и туфли нашлись подходящие. А главное – Фатима подарила ей небольшой кошелек с десятью динарами.

– Не хочу, чтобы ты чувствовала себя в моем доме невольницей, о доченька, – сказала она. – У тебя непременно должны быть свои деньги, клянусь Аллахом, и ты должна их на себя тратить, и покупать себе лакомства и украшения!

Но Джейран решила, что украшения подождут, а десять динаров лягут в основу ее приданого. Ведь ей нужно было скопить достаточное приданое – и она была готова работать день и ночь, чтобы стать невестой, которой не стыдно предложить себя самому завидному жениху.

Джейран вспоминала – и вспомнила наконец, как подали совсем уж изысканное лакомство – вино, выкипяченное до трети и сваренное с плодами и хорошими пряностями. Оттуда женщины со смехом извлекли разварившиеся, но еще достаточно плотные сирийские яблочки, из тех, что, будучи хранимы в меду, приобретают медовый привкус и аромат. Все было изумительно вкусно, и солнце ушло за горы, и стремительно наступила ночь, но палатка еще не стояла…

Тут-то и обрывались воспоминания о пути, но начинались воспоминания о свадьбе.

Джейран попыталась вспомнить события еще раз – с того мгновения, как она, спустившись к стремительной речке, омыла лицо и руки. Получалось все то же – шумное застолье, потому что тихих Фатима не любила, и нерасседланные верблюды, и вдруг – лицо хитрой старухи и ее льстивые слова…