Артур Баневич - Где нет княжон невинных

Но с другой стороны… точно наоборот…

Нижняя часть живота вспыхнула. Волна блаженства опустилась к ступням, распалила радужные круги под стиснутыми веками.

— Вот зараза… — Ее голос задрожал. — Еще б немного…

Она вынуждена была взглянуть, увериться. Он лежал неподвижно, изо всех сил стискивая рукой ту часть тела, над которой она не лишила его власти. Поэтому она скорее всего ничего не заметила. Но, с другой стороны, там, где лишила…

О, Махрусе, сколько же этого было… Он тосковал по ней шестнадцать месяцев. Она ему снилась. Он мечтал наяву. Ну и набралось.

Она не успела подумать, это был порыв. Глупый. Хоть в десять раз менее глупый, чем то, что сейчас выделывало его собственное тело.

— С тобой все в порядке, Дебрен?

«Все. Совершенно все. Но с другой стороны…»

Хуже десятилетнего сопляка. У них-то это по крайней мере случается во сне. Он умер бы со стыда, если б не умирал от счастья, которое она ему подарила.

Какие же ядреные были у нее груди! Господи.

Она прикрыла его. Была готова умереть, чтобы выжил он. Так вот просто.

У него не могло быть никаких претензий к собственному телу. Оно ответило любовью на любовь, и только.

— Все, — выдавил он. И уже совсем тихо, в лен и пахнущую лесом хвою, прошептал: — Лендуся…

Она была удивительное существо. Самое удивительное из всех, кого он встречал, а ведь он видывал уже таких, по сравнению с которыми полосатый грифон с павлиньими перьями казался дворовой курицей. Ленда была большая и тяжелая, а он не почувствовал, когда она освободила его от своего груза. Груди у нее были легкие, словно пух, и твердые, словно камень, — одновременно. Она была здесь, рядом с ним и на нем, будучи одновременно где-то еще. Там, за его ногами, где в стене зияла дыра размером с человеческую голову. И у дверей. Чары.

Время встало на голову. Мир стоял на голове. Ему, Дебрену из Думайки, серьезному мэтру магии, тоже хотелось встать на голову.

— Ну надо же, — пробился сквозь туман приглушенный голос. — Саданул с низкого уровня, по плоской траектории. Слушай, Дебрен, надо отсюда выбираться. Знаешь, что он делает? Метится в дверь трактира. На этот раз не попал, но когда попадет, пойдет на штурм.

Было темно; помещение, хоть и дырявое, по-прежнему заполнял пар. Ее почти не было видно. Частично потому, что она старалась остаться невидимой. Или по крайней мере спрятать от него некоторые части тела.

Он лежал и смотрел, как она мечется между главным помещением и предмойником. Слышал, как ругается, скрипит дверью, побрякивает алебардой, снова ругается.

Он лежал. Глядел. Слушал. Думать не мог. Пока еще не мог.

— Идти сможешь? Сухожилия целы? Дебрен, тебя спрашиваю.

Она говорила, повернувшись к нему спиной и сидя на пеньке для рубки щепок. Надевала платье, требующее шнуровки, поэтому и села. Хоть много-то шнуровать не приходилось. Ну и эти вопросы… Она плохо скрывала страх.

Он сразу понял, в чем дело.

— Ты не сможешь. Ведь так? — Он поднялся.

— Не обо мне речь. На мне раны, как на собаке…

— Сможешь еще раз пробежать? Только без фокусов, княжна. Я вижу, что с нами.

Она дернула шнурки, затягивая узел. Крепко. Так, чтобы тихий вздох можно было приписать давлению на легкие. Дебрен водил пальцами по прикрытым тряпками ягодицам, осторожно снимал блокаду с нервов.

— Я на одной ноге, — угрюмо бросила она. — Этот чертов нетопырь… Я неудачно ступила. Но он меня взбесил, крыса поганая. Знаешь, что он тут делал? Уголья в горшок перекладывал. Они пытались нас сжечь. Грифон — не дракон, сам из себя огня не высечет, вот и послал прислужника. Горшок небось тоже краденый. — Она, не поворачиваясь, кинула ему одежду. — На, оденься. Наверное, не хочешь, чтобы я тебе помогала.

— Справлюсь как-нибудь, — быстро сказал он. — И не волнуйся. Пискляк не настолько глуп, чтобы штурмовать дом. Конечно, чудовище, но против железа — слабак. Если б ты его алебардой пониже ударила!..

Он замолчал, но не обманывал себя, считая, что вовремя. И был прав.

— Верно, — ответила она без обиды, машинально завивая кончики парика. — Могло бы все кончиться. Йежин пил бы пиво. Петунка родила бы ему и сына, и дочку, и, может быть внучкой бы нарадовалась, а ты бы не рисковал остаться хромым. Но, поскольку я из-за этой ржавой дряни всегда в конницу попадаю, вот и не угодила куда надо. Я никогда алебардой…

— Сына и дочку? — Остальное он понял. — А при чем тут Пискляк? Он что, осуществлял здесь контроль рождаемости?

— Ну, таким-то дурным никто из них не был. Ни Доморец, ни его сынуля, чтобы попытаться контролировать рождаемость. Потому что его б за одно воскресенье Церковь прокляла и, учинив священный Кольцовый Ход, смела с лица этих гор. Но практически, и верно, нечто подобное случилось. Мы с Петункой немного поболтали о бабских делах. Из намеков я поняла, что у них проблемы с продолжением рода. Конкретно — у Йежина.

— Но у них же два сына.

— Ох, Дебрен, Дебрен. Ничего-то ты не замечаешь, выводов не делаешь. Возможно, потому, что не хочешь. Вообще-то меня это не удивляет. Она… что ж, не скажу, морвацкая националистка, но физически…

— Привлекательна? — догадался он. — Это проблема Збрхла. Не моя.

— Не хочу перед боем вдаваться в пререкания, но допустим, я тебе верю. А возвращаясь к теме: она такая, какая есть, поэтому мужчинам кажется святой. Но это обыкновенная женщина. С потребностями. А еще и с требующей исполнения миссией.

— У нее тоже есть миссия? Как у грифонов?

— Здесь у всех миссия. Район такой. Миссия Петунки — поставить дело на ноги. Семь поколений традиций — не хухры-мухры. Хочет — не хочет, должна продолжать дело бабушек. Это во-первых. А во-вторых, она привыкла к мысли, что в ее роду у постельных дел мало общего с правилами хорошего тона. И обычаями.

— Эй, а ты ее, случайно, не оскорбляешь? Я понимаю твое отвращение ко всему морвацкому, но…

— Она сказала мне, что оба мечтают о дочке. И что скорее всего не дождутся. Ну, я, чтобы ее утешить, и говорю: «По крайней мере Бог вас двумя сынами наградил». А она, что ее — верно, но Йежина-то уж не очень. Потому что в жены он ее брал уже с мальчиками, и именно за то она его любит, что он носом не крутил, людского суда не боялся. Не говоря уж о грифоне. Я ей, что, мол, и верно, на камнях такие не рождаются, которые бедную вдову с двумя подростками к алтарю ведут. Так она велела мне по дереву постучать и через плечо сплюнуть. Потому что вдовой, говорит, никогда не была и быть не намерена.

Они помолчали. Дебрен взял портянку.

— Не наше дело, — сказал. — И не твоя вина, что Йежин сына и дочки вскорости не дождется.