Джеймс Клеменс - Ведьмин огонь

При этих слова Крал нахмурился:

— Ты говоришь о тех временах, когда мои племена еще только пришли из Западных равнин. Как это может быть?

Эррил прикусил язык; он опять брякнул, не думая. Одна откровенная ночь с Нилен свела на нет столетия сдержанности. Неожиданно заговорила сама нюмфая:

— Тот кто стоит перед тобой, человек с гор, зовется не Эррил из Стендая, но еще и Странствующий рыцарь. Он рассказывать древние легенды и петь старинные песни.

Крал недоверчиво сузил глаза, в уголках которых мелькнул страх:

— Ты рассказываешь сказки, когда я прошу правды!

— Он и говорит правду, — подтвердила нюмфая. — Чистую правду.

И тогда Крал вытянул руки и положил тяжелые ладони на виски Эррила. Зная, что это означает, тот не стал сопротивляться и только не знакомая с обычаем Нилен, ахнула и схватила Эррила за рукав.

— Ну-ка, никаких драк тут! — закричал трактирщик, сметавший битое стекло на середину зала. — Выясняйте ваши отношения где-нибудь на улице!

Но Крал крепко держал в своих тисках голову жонглера.

— Я именно тот, о ком она сказала, — спокойно ответил Эррил. — Я Эррил из клана Стендаев.

На мгновение горец прикрыл глаза. Но тут же снова широко распахнул их, сделал шаг назад, опрокинув столик, и громко сказал:

— Ты говоришь правду!

— Что я сказал?! — не унимался трактирщик, покраснев, тряся животом и метлой. — Вон отсюда, пока я не вызвал солдат!

Крал упал на колени, и под его грузным телом жалобно заскрипели половицы:

— Нет, не может быть… — шепот его гремел, как труба, и по черной бороде текли крупные слезы.

Эррил не ожидал подобной реакции. Конечно, он знал, что люди с гор обладают способностью распознавать правду в речах других благодаря остаткам скалистой магии, полученной ими в своих горных жилищах. Но упасть на колени и плакать? Горцы не плачут никогда — ни в горе, ни в радости.

— Ты пришел! — громом среди ясного неба пророкотал Крал и приник лицом к затоптанному полу. — И, значит, камни говорят правду — мой народ должен умереть.

Отсыревшие брюки мешали Елене идти, и ей пришлось закатать их до лодыжек. По коленям билась шерстяная зеленая юбка, тоже влажная.

Все эти вещи Джоах украл из заброшенной пастушьей хижины.

— Я выгляжу, как путало, — пожаловалась девушка, закончив свой костюм охотничьей шапочкой, скрывшей ее огненные кудри. — Может, не надо всего этого маскарада?

Они стояли под деревом, полностью закрывавшем их своими раскидистыми ветвями. Сзади дерева журчал маленький ручей, и там ветки склонялись к земле совсем низко.

— Так нас будет труднее узнать. — Она недоверчиво посмотрела на брата, обмотавшего голову ночной рубашкой. Кроме того, Джоах натянул старую куртку с желтыми заплатами на продранных локтях. — Они будут искать двоих верхом, а мы привяжем Мист здесь, под деревом.

— Но мне не хочется оставлять ее одну, — запротестовала Елена. — А если ее кто-нибудь найдет и уведет? — В словах девочки прозвучало явное обвинение брату, но тот не обратил на этот укол внимания.

— Отсюда до тетки рукой подать. А потом мы пришлем за ней Бертола.

Елена вспомнила своего здоровущего кузена:

— Да он и на собственном-то дворе заплутает! Как он найдет лошадь в лесу?!

— Все будет хорошо, Эл! Тут полно травы, вода тоже рядом. .

— Но это выглядит так, что мы ее бросаем!

— Мы не бросаем. И здесь ей, между прочим, будет безопасней, чем с нами.

Джоах, как всегда, был прав, но девушке очень не хотелось разбивать их и без того уж совсем маленькую семью. После минувшей ночи она почему-то чувствовала себя рядом с лошадью в большей безопасности. Елена ласково провела рукой по шелковистому боку: Не бойся, моя хорошая, мы скоро вернемся.

Мист оторвала голову от земли, пожевала губами и махнула хвостом, словно говоря: «Да не мешай ты!»

— Видишь, все в порядке.

Немного даже обиженная этим равнодушием, Елена решительно заправила рубашку в юбку:

— Ну, пошли, — вздохнула она.

Джоах выглянул из-за ветвей, и дал возможность сестре выйти, после чего осторожно свел ветви на прежнее место. Кобыла внутри смотрелась теперь лишь какой-то смутной тенью, не больше.

Немного успокоившись, девушка подошла к брату, остановившемуся около узкой тропинки. Она шла по окраине Винтерфелла прямо к небольшому озерцу, в котором любили купаться все дети городка. Но теперь было холодно, озерцо затянуто тонкой пленкой льда, и потому тропинка оказалась совершенно пустой.

После сумерек леса здесь было неожиданно светло. Солнце стояло уже высоко, и, чем ближе подходили они к городу, тем шире становилась тропа, все более превращавшаяся в настоящую дорогу. Дети шли уже рядом, и Джоах то и дело оглядывался по сторонам, стараясь идти как можно тише, хотя никого вокруг и не было видно. Нервозность брата передалась и Елене, она то хваталась за юбку, то судорожно поправляла шапку.

— Посмотри, — вдруг указала она вперед. — Это, кажется, холодушка мясника.

Впереди, заваленный нарезанными ветками, действительно стоял домик, сложенный из ледяных плит. Солнце почти не попадало внутрь.

Но Джоах только согласно кивнул и поспешил дальше.

Они миновали ледяной домик и дошли уже до конца тропы, впереди был город с его кирпичными домами и островерхими крышами. И брат, и сестра замерли с побелевшими лицами, не зная радоваться ли им этому человеческому жилью, с поднимающимися над трубами дымками, сливавшимися с дымом пожара. Или лучше уйти назад, в лес? Город казался непривычно тихим. Раньше он еще издали гудел голосами заезжих купцов, лавочников, уличных торговцев, а теперь на улицах стояла тишина, лишь изредка прерываемая случайными криками.

— Готова? Идем быстро, но бежать не надо, — печально усмехнувшись, приказал Джоах.

— Только дай мне руку, — кивнула Елена.

Его рука уже почти коснулась ее ладони, но внезапно застыла и отдернулась.

— Нет. Так мы будем привлекать лишнее внимание. Лучше идти неподалеку друг от друга.

— Ну, пожалуйста, Джоах! — слезы снова показались на усталом лице Елены. — Мне так нужно чувствовать тебя рядом!

— Ладно, — неожиданно согласился брат, вероятно, одолеваемый теми же чувствами: — Но за руки держаться все же не надо.

Девочка вытерла слезы и заставила себя больше не возражать. Пекарня тетки Филы находилась всего в нескольких домах от края города. Елена уже даже чувствовала запах свежего хлеба. Впрочем, Винтерфелл, встретивший их молчанием, все же не изменил ни одного своего запаха. Все так же пахло свежеподжаренным на завтрак мясом, цикорием и другими пряностями из заморских лавок. Пахло и конским навозом с еще не убранных с ночи улиц и конюшен. Елена выпрямилась и сказала как могла твердо: