Ксения Баштовая - Пыль дорог

— О, господин Герад! Рад вас видеть! Вы по делу или так?

— По делу,— иронически хмыкнул эльф, проводя ладонью по мокрым волосам.

Нет, этим гномам давно пора придумать что-то новое. Например, промокаемый плащ — глядишь, в нем можно будет в дождь на улицу выйти.

Тишт Доран между тем огляделся по сторонам, выискивая свободного библиотекаря (искать особо не пришлось, поскольку желающих в столь мерзкую погоду покинуть дом и заглянуть за книгой было не так уж много), и, увидев, подозвал рукой:

— Такарел, обслужи посетительницу — я сейчас— И, вежливо раскланявшись с замершей в воздухе пикси, направился вместе с бубновым тузом к неприметной дверце в дальнем углу.

Окна в небольшой, скромно обставленной комнате были открыты настежь, и вода залила весь подоконник. Несколько редких, не имеющих копий фолиантов, валявшихся на полу, безнадежно погибли: капли дождя попали на страницы, и по бумаге, стерев красочные миниатюры, расплылись пятна.

Фавн, увидев такой беспорядок, тихо ругнулся, но спасать раритеты почему-то не поспешил. Замерев у входа, он мрачно сообщил:

— Напоить тебя нечем. Я не ждал гостей.

— Позволишь мне умереть от простуды? — скептически поинтересовался Ирдес.

— Ты же не пьешь гномий самогон,— противным голосом пояснил фавн.— Особенно по уграм.

Бубновый туз вздохнул и, обогнув стоящего в дверях Тишта, устало опустился в скрипучее кресло:

— Во-первых, сейчас не утро. А во-вторых, я в таком настроении, что напьюсь даже крови дракона.

— Хорошо, что ни один из них тебя не услышал,— хихикнул пиковый туз.— Так зачем ты пришел? Что случилось? Только не говори, что надо оформить заказ. Не поверишь — с работой завал полный. Такое чувство, что одна половина города решила вырезать другую! А у меня, после недавно закончившейся борьбы Его Величества с криминалом, просто работников не хватает.

— Не заметно, что ты тоскуешь по этому поводу,— фыркнул глава Бубновой гильдии, которого передернуло от одного слова «заказ».

— А что мне грустить? Одна десятая с каждого выполненного убийства — моя. Кстати, у вас такие же расценки?

— Одна восьмая,— буркнул бубновый туз. Его мысли были далеко.

— В воры, что ли, переквалифицироваться? Ирдес, я тебя не узнаю. Что происходит? Только не говори, что на тебя так отвратительно действует дождь,— не поверю.

Эльф запустил руку в мокрые волосы и тихо обронил:

— Заказ у меня есть, и хороший.

— Так в чем проблема?

— Все в том же.

...Фавн молча выслушал его и тихо спросил:

— Думаешь, он хочет твоими руками убрать всю криминальную раскладку Алронда?

— Туз без гильдейского знака — уже не туз? — хмыкнул Ирдес— Все может быть, но я хотел бы, чтобы ты посмотрел по книгам — может, есть какие-нибудь сведения.

— О чем?

— Черт его знает. Астрологи говорят, скоро лунное затмение, возможно, с этим как-нибудь связано? Вон в прошлое затмение в Семиглавом соборе демон вырвался. Еле обратно загнали.

Тишт удивленно покосился на него:

— Демон? Разве они существуют? Мне казалось, это сказки для привлечения верующих.

— Знаешь,— хмыкнул эльф,— после всего со мной произошедшего я поверю даже в существование ангелов.

В роду Айдона О'Кадогана, несомненно, были боггарты. Маленький, косматый, с торчащими из-под верхней губы желтыми зубами, капитан городской стражи наводил страх на всех подчиненных. В те дни, когда у господина О'Кадогана было плохое настроение, ни один человек не мог зайти к нему в кабинет: по комнате сами собой порхали, угрожая врезаться в голову незадачливого посетителя, книги, прессы для бумаг, чернильницы...

Фабиар Кроссарт попал к начальству именно в такой день. Юноша осторожно приоткрыл дверь и заглянул:

— Можно войти?

— Заходи,— милостиво махнул лапкой капитан, отмахиваясь от особо настырного писчего прибора: тяжелая плита из орлеца[4], в которую ловкие мастера-гномы вплавили бронзовую чернильницу, просвистела над ухом у начальства и помчалась в сторону замершего в дверях Фабиара. Парень чудом успел увернуться, а вот пикси-секретарю, с любопытством прислушивающемуся к разговору, не повезло — плита буквально снесла его.

Как и всякий боггарт, капитан городской стражи был телекинетиком. Причем полеты предметов совершенно не зависели от желания самого О'Кадогана.

Злые языки поговаривали, что пару лет назад капитан совершенно случайно уронил на голову первому министру Маркиану Доннистелу то ли книгу, то ли еще что. От увольнения боггарта спасла лишь его незаменимость: других желающих следить за порядком в столице почему-то не нашлось.

Несколько шагов — и замереть перед О'Кадоганом, преданно поедая его глазами: с Фабиара не убудет, а начальство пусть порадуется.

Меж тем капитан стражи задумчиво оглядывал зашедшего к нему. Как и все тренти, Кроссарт походил на лесного эльфа: те же черные с прозеленью волосы, чуть смугловатая кожа. Лишь браслет из сушеных поганок на запястье намекал, что юный стражник не имеет никакого отношения к этим выходцам из Островной империи: те предпочитают цветы да травы, отрицательно относясь к грибам.

— Ты занимался пожаром на Роховой улице? — наконец соизволил заговорить начальник.

Фабиар удивленно покосился на стоящий стеной ливень за окном и осторожно поинтересовался:

— Каким пожаром?

Боггарт, причмокнув, страдальчески закатил глаза:

— Когда архивариус, как его — Румиел, погиб.

— Ну я,— удивленно протянул юноша, нервно крутя браслет на запястье. Он решительно не понимал, с чем связан вызов к капитану: ничего особенного при проверке не выявлено — у господина Румиела прихватило сердце, падая, он сбил рукою со стола масляную лампу, от этого загорелся дом. Все чисто и спокойно. Дело закрыто. Да и было это то ли три, то ли четыре года назад. Еще до смерти Его Величества Лазандера Антаризир'эт Дораниела.

О'Кадоган злобно фыркнул в ответ на такое, казалось бы, простое заявление, и Фабиару вновь пришлось вспоминать навыки, полученные при полевой подготовке,— на этот раз пришлось уворачиваться от прицельно летящей в голову вазы (вот и думай после этого, что телекинез у боггартов непроизволен). Только что пришедший в чувство пикси-секретарь, истошно взвизгнув, метнулся в сторону, но скрыться не успел. Фабиару оставалось только пожалеть его.

Меж тем начальство разбушевалось не на шутку. К вазе присоединилась еще одна чернильница, а вслед за нею в воздух взмыла небольшая картина со стены. Тренти помянул тихим незлобивым словом предков О'Кадогана и упал на пол, прикрывая руками голову.