Анатолий Дроздов - Золотые апостолы

Я опустил взгляд. Виталик сделал то же. Рита сдалась последней. Отвернувшись, попросила:

— Промотай.

Звуки исчезли, а изображение замигало — Виталик включил ускоренный просмотр. Я бросил быстрый взгляд на экран телевизора и… закусил губу. Рядом зашевелился на стуле Виталик. Первой не выдержала Рита. Прыснув, она закрыла лицо руками, постанывая от смеха.

Оргия, старательно запечатленная на пленку неизвестным нам оператором, раскручивалась перед нами в ускоренном режиме самых первых фильмов. Движения людей были стремительны и судорожны, как будто они спешили получить удовольствие как можно быстрее. Вот самая ближняя к видеокамере парочка решила изменить позицию: мужчина кузнечиком отскочил в сторону, затем так же прыгнул обратно… Ровда работал у стены, как отбойный молоток на асфальте, а ноги круглолицей прыгали на его спине как палочки по барабану…

Мы хохотали, утирая слезы, дурной смех извергался из нас, и мы не могли остановиться. Наконец, Виталик нажал кнопку. Оргия завершилась: партнеры сползались обратно к столу. За ним прошла рокировка «монашек»: круглолицая теперь сидела на коленях того, что прыгал кузнечиком. Ровда выбрал себе самую высокую…

— Кто это? — Рита ткнула пальцем в «кузнечика».

— Заместитель главы администрации Горки, — хмуро отозвался Виталик.

— А этот?

— Начальник отдела…

На Ровду Рита не стала показывать. Видимо, знала.

— У нас давно есть информация, что «монашек» посылают в другие города, даже в столицу, где они занимаются проституцией, — сердито сказал Виталик. — Это называется у них особое послушание. Заработанные таким образом деньги они отдают в общину. Признаться, я не верил, — снова вздохнул он. — Но после этого… — Виталик кивнул в сторону экрана. — Теперь ясно, почему милиция не хотела проверять сигнал, почему администрация так благоволила этому «отцу», — лицо его стало жестким.

— Уголовно не наказуемо, — заметила Рита. — Ну, собрались мужички, выпили, развлеклись с девочками…

— Есть в кодексе такая статья — сводничество, — возразил Виталик. — И содержание притонов…

Он хотел выключить видеомагнитофон, но Рита опередила:

— Промотай до конца!

…Это была та же комната, только уже прибранная и без мужчин. Три обнаженные по пояс девушки, склонив головы, стояли на коленях. Рядом ходила взад-вперед рыжая попадья с каким-то предметом в руках. Я присмотрелся: это была многохвостая плетка.

— Каетесь? — грозным голосом вопрошала попадья.

— Каемся, матушка! — вразнобой ответили тонкие голоса.

— Сладок был грех?

— Сладок, матушка.

— А епитимья — горька! Вот вам отпущение! Вот! Вот!

Мы ошалело смотрели, как она полосует плеткой тоненькие спины. Красные рубцы бежали по гладкой коже. Девушки стонали и вскрикивали, но ни одна не посмела вскочить.

— Каетесь? — еще раз спросила попадья, запыхавшись.

— Каемся, — послышались в ответ всхлипывания.

— Тогда идите и не грешите!

Когда «монашки», всхлипывая, выбежали за дверь, попадья торжествующе улыбнулась в объектив. Затем достала из кармана узкую черную коробочку и протянула ее к нам. Я увидел светлый пучок, брызнувший из коробочки, и все погасло. Это был пульт дистанционного управления! Все снимала она…

— Никто не знает, сколько этих «монашек» в монастыре, — сказал Виталик, когда мы вернулись к нему кабинет. — Живут они здесь без всякой прописки (и теперь понятно, почему милиция не обращает на это внимания), постоянно приезжают и уезжают. Все не местные. Местных девушек в «монашки» не берут принципиально. Ранее я не понимал, почему. Теперь ясно: здесь — семья, родственники, могут узнать…

— Как же их могли заставить? — спросила Рита. Лицо у нее было туча — тучей.

— Как и во всех сектах, — пожал плечами Виталик. — Я читал. Специально ходил в библиотеку. Исключительно вегетарианская пища, полный запрет на курение и спиртное, ежедневное промывание мозгов. В виде молитвы или медитации. Механизм отработан давным-давно. Человек теряет собственное «я» и становится полным рабом учителя-гуру.

— Не всегда, — возразил я, вспомнив подслушанный разговор круглолицей. — Некоторые уходят.

— Они же выпивают с клиентами, закусывают ветчинкой, — согласился Виталик, — поэтому, возможно, наступает прозрение. Но нам еще никто не жаловался. А для недовольных у них была не только плетка… — он поставил на стол одну из картонных коробок. — В ночь, когда дьяк на машине гнался за вами, — он посмотрел на меня, — я был дежурным. Постовые гаишники, увидев, что случай смертельный, поступили по инструкции — позвонили мне. Личность погибшего была установлена сразу, и мы поехали к нему домой. Жил он в монастыре, как и отец Константин со своей Раей. Мы вскрыли комнату, все вещи сгрузили в коробки, вот в эти. У меня только вчера руки дошли разобрать. Смотрите!

Он достал из коробки и разложил на столе старинного покроя полукафтан из домотканого полотна с бурыми пятнами спереди, такие же шаровары и высокие, старинного покроя сапоги. Сверху бросил седой всклокоченный парик и такую же седую прицепную бороду.

— Батюшки — святы!

Я не удержался и взял в руки парик. Он был сделан профессионально: хорошая основа, мягкий волос…

— Лицо у него было бледное…

— Вот! — жестом фокусника Виталик выбросил на стол круглую коробочку. — Театральный грим. Я наводил справки: в колонии Геннадий Алексеевич Кнуров, так его звали, был активным участником самодеятельности, играл в спектаклях…

— От него воняло.

— Трудно сунуть в карман кусок падали? — пожал плечами Виталик. — Согласно поверьям, я читал, еретник — это восставший из гроба колдун, который умер, не передав своих чертей кому-то другому. Поэтому бродит неприкаянным, пугая честных христиан. Он должен был вонять. Что и делал…

— А зубы? — вмешалась Рита. Я с уважением посмотрел на нее — зубы в погибшего Кнура, действительно, не соответствовали.

— Эти?

Виталик театральным жестом выбросил на стол две вставных челюсти. Рядом аккуратно положил две маленькие, белые чешуйки. Я догадался сразу: цветные контактные линзы. Они превращали глаза Кнура в бельма. Все продумали…

Лицо Виталика сияло: сейчас он был Эркюлем Пуаро, просвещающим глупую публику насчет хитроумного преступления. И возразить было нечего: следователь прокуратуры, читающий книги о внутреннем устройстве сект и о древних еретниках, имел на это право.

Повинуясь чувству, я взял со стола челюсть (Рита брезгливо сморщилась). Это была пластмасса, но твердая — ее явно сделали в зуботехнической лаборатории.