Кайрин Дэлки - Война самураев

— Кто бы это мог быть?

— Ну и свирепый же у него вид!

— Верно, посланец от Минамото — прибыл объявить вызов.

— С чем бы он ни явился, — сказал Киёмори, — мы его выслушаем.

— Взгляните! — воскликнул Сигэмори. — У него тоже повязка с гербом Тайра! Он из Рокухары!

Гонец подвел коня к Киёмори и поклонился в седле:

— Господин, рад, что нашел вас. У того замерло сердце.

— Какие известия из Рокухары?

— Все еще стояла, повелитель, когда я выехал среди ночи. Все ваши домочадцы напуганы, но невредимы, кроме одного.

— Кого?

— Вашего зятя, среднего военачальника Наринори, который прибыл искать у нас убежища. Увы, войска императора потребовали его выдачи и мы не посмели отказать.

— Что?! — вскричал Сигэмори. — Как вы могли?! Наш родич пришел к нам за помощью, а вы отдали его врагу? Кто теперь нам поверит или станет за нас биться, зная, как мы обходимся с людьми?

— Они испугались, молодой господин, — ответил посланник. — Без вас некому было их ободрить.

— Скоро будет, — произнес Сигэмори.

— Возможно, — твердо сказал его отец и обратился к гонцу: — А что слышно о том, будто бы великая рать под началом Минамото поджидает нас у Абэно? Сколько их в действительности и хорошо ли вооружены?

Всадник удивленно заморгал:

— Господин, вас ввели в заблуждение. У Абэно стоит рать, но не Минамото ее возглавляют. Ёситомо и его сын по приказу главнокомандующего Нобуёри держат войско в столице. У Абэно же вас дожидаются три сотни полководца Ито, желающего примкнуть к вам и дать бой Минамото.

Ряды всадников огласил радостный клич.

— Я и не мечтал о подобном известии, — сказал Киёмори. — Вместо врагов нас встречают друзья! Теперь наши ряды вырастут от одной сотни до четырех! Поспешим же вперед!

И они пустили коней вскачь, обгоняя друг друга, а топот копыт отдавался среди скал отзвуками близкой грозы.

В Библиотеке единственной рукописи

Отрекшийся император Го-Сиракава и его сестра Дзёсай-мон-ин понуро сидели в Библиотеке единственной рукописи. Их полуденный рис стоял рядом нетронутый, как и все блюда, которые доставляли им со дня заточения. Сквозь бамбуковые ставни едва проникал свет, зато ледяной ветер то и дело поддувал из щелей, принося редкие снежинки, которые тут же таяли в воздухе.

Дзёсаймон-ин запахнула плотнее кимоно, рассеянно оглядела свитки и стопки бумаги митиноку на полках.

— Когда мы здесь жили, — тихо промолвила она, — я часто думала об этой комнате. Мне кажется, раз или два я видела ее во сне и гадала, что за книги пользуются такой нелюбовью, если их никогда не переписывали, а только складывали на хранение, чтобы больше не открывать.

— Они похожи на нас, нэ? — отозвался Го-Сиракава. — Таких же одиноких и всеми отвергнутых, но слишком ценных, чтобы казнить.

Дзёсаймон-ин устремила взгляд в дощатый пол.

— Что с нами будет?

— Наверняка не скажешь, — сказал Го-Сиракава. — Не представляю, как мой родной сын это позволил. У него нет причин меня ненавидеть. Ему подвластно все — чем же я могу ему угрожать?

— Может, Нидзё не давал на то распоряжений, — предположила Дзёсаймон-ин, — и Нобуёри бесчинствует без его ведома.

— В таком случае остается гадать, каким образом Нобуёри обрел над ним власть. Хотел бы я знать, вернулся ли Киёмори в столицу. Тайра наверняка не потерпят подобного положения дел.

— А я хотела бы умереть в То-Сандзё вместе с остальными, — вздохнула Дзёсаймон-ин. — Только бы избежать этого невыносимого ожидания.

— Не говори так, сестрица. Подумай, какую ужасную карму навлек бы на себя воин, виновный в твоей смерти. Пролитие императорской крови даром не обходится. Даже Нобуёри не подвергнет свою душу такой опасности. Сомнений нет: з:,держись он у власти, и мы разделим судьбу нашего брата, Син-ина. Нас отправят в изгнание в далекие земли, где мы сможем предаваться воспоминаниям или сочинять печальные поэмы до конца своих дней.

— Это лишь отсрочка смерти, — ответила Дзёсаймон-ин. — Обитать на чужбине… Говорят, Син-ин дошел до помешательства. Со мною было бы то же самое.

Тут кто-то поскребся в деревянную дверь. Дзёсаймон-ин, вскочив, отступила в глубь комнаты.

— Что это? Крыса или злой дух?

— Владыка, — произнес чей-то приглушенный голос.

— Кто там?

Они услышали, как тяжелый засов сдвинулся и дверь слегка приоткрылась. В щели показалась лицо незнакомого придворного — на нем была шапка вельможи четвертого ранга. Придворный, войдя, поспешил припасть к полу.

— Государь, госпожа. Я архивариус, младший военачальник Правой императорской стражи Нариёри. До меня дошли вести о вашей судьбе, и я пришел поговорить с вами, пока не вернулась стража. Никто не удивится, увидев здесь смотрителя летописей. Чем могу вам служить?

— Ты сущий босацу, посланный с Небес, добрый Нариёри, — отозвался Го-Сиракава. — Скажи мне, что происходит? На улицах идут бои?

— Пока нет, владыка, но ходят слухи, будто в Хэйан-Кё возвращается Киёмори с могучим войском.

— Превосходно. А мой сын, император, — где он? Что его толкнуло на все это?

— Увы, господин, дела совсем плохи. Главнокомандующий Нобуёри одурманил Нидзё-саму вином с опийным зельем и держит его теперь в Чернодверном покое дворца Сэйрёдэн[36]. Сам же он поселился за решетчатым окном Асагарэй в государевой опочивальне, носит красные хакама и золотой налобник, словно он император.

— Зачем только я оставил трон… — вздохнул Го-Сиракава. — А Три сокровища? Что с ними? Где священное зерцало?

— Там же, где и всегда, владыка. В Исэ и Уммэйдэне.

— А меч и яшма?

— В зале Ночи Сэйрёдэна, господин.

— В императорских покоях?

— Именно так.

— Где теперь почивает Нобуёри…

— Весьма возможно, владыка.

— Что ж, но крайней мере он их не продал.

— Господин, мыслимо ли такое?

— Для Нобуёри — вполне. Нет ли слухов о том, что сделают с нами?

— Если и есть, мне они неведомы. Быть может, все переменится, когда господин Киёмори прибудет.

— Без сомнения.

— Могу ли я чем услужить вам, владыка? К сожалению, власти у меня немного, однако постараюсь помочь чем смогу.

— За верность спасибо. Прошу, возвращайся, когда получишь известия. Твой голос дарит нам надежду.

Чиновник коснулся лбом пола.

— Как только смогу, владыка, госпожа.

Дверь снова затворилась, послышались удаляющиеся шаги, а затем — тишина.

ГогСиракава улыбнулся сестре:

— Грех унывать, покуда в мире есть такие люди.