Терри Гудкайнд - Девятое правило волшебника, или Огненная цепь

Сколько бы ни было лет Энн, ей всегда доставляло неизменное удовольствие видеть свет любви в глазах двух близких людей. Как ни стараются порой влюблённые скрыть свои чувства от окружающих, наивно полагая, что им это успешно удаётся, но это чувство столь очевидно, что даже яркая краска на сером фоне была бы менее заметна.

Временами Энн сожалела о том, что в их с Натаном жизни не было таких минут, когда можно было раствориться в этом простом, но всепоглощающем чувстве. Однако проявление чувств не подобало сану аббатисы.

Энн задумалась. И откуда только взялось это убеждение? Ведь когда она была ещё только послушницей, им не давали лекций на тему «Став аббатисой, никогда не проявляй своих чувств». Не считая, разумеется, чувства неодобрения. Достойная аббатиса должна была уметь одним лишь взглядом вызывать в людях такую робость, чтобы колени непроизвольно подкашивались. Энн не могла сказать, почему она так полагала, но, тем не менее, всегда руководствовалась этим принципом.

Быть может, она стала аббатисой, потому что такова была воля Создателя, который и наделил её соответствующим для этого служения характером. Порой ей всего этого очень не хватало.

А ещё она никогда не признавалась себе самой в чувствах к Натану. Он был пророком. Она — аббатисой Сестёр Света, обладающей верховной властью во Дворце Пророков, а он — её пленником, несмотря на кажущееся приличие, с которым вся эта ситуация обставлялась в тщетной попытке придать ей более гуманный вид. Но всё было предельно ясно: тысячелетиями считалось, что пророки слишком опасны, чтобы свободно разгуливать среди обычных людей.

Те, кто с молодых лет ограничивал свободу пророка, отрицал существование свободной воли как таковой. Любой пророк был заранее виновен и осуждён, не имея ни малейшего шанса самому делать свой выбор и отвечать за свои поступки. И этому древнему иррациональному убеждению Энн посвятила большую часть своей жизни. Иногда она неохотно думала о том, как это её характеризовало.

Теперь, когда они с Натаном, постарев, оказались вместе — каким бы нелепым это ни казалось когда-то — их отношения были далеки от «всепоглощающего чувства». Более того, она всю жизнь испытывала недовольство его выходками и неусыпно следила за тем, чтобы пророк не вырвался ни из ошейника, ни из заточения во Дворце, хотя это лишь усугубляло его невыносимое поведение, влекущее за собой гнев Сестёр, который, в свою очередь, подхлёстывал его непокорство. И так без конца.

Но какие бы он ни вызывал беспорядки, пусть даже нарочно, было в нём что-то, от чего Энн в душе улыбалась. Временами он был словно ребёнок. Ребёнок почти в тысячу лет от роду. Ребёнок, который был ещё и волшебником с пророческим даром. Такому, как он, стоило лишь произнести слова пророчества непосвящённым массам, и это вызвало бы бунт, а то и войну. Во всяком случае, именно этого всегда боялись, когда речь шла о пророках.

Несмотря на голод, Энн отодвинула в сторону тарелку с сыром и фруктами. Еда подождёт. Сердце учащённо билось от нетерпения. Что поведает ей Верна в своём послании?

Энн села и придвинула стул ближе к столу. Вынув маленький походный дневник в кожаном переплёте, она торопливо пролистала его, пока не нашла запись. В комнатке было темно. Энн прищурилась, пытаясь разобрать слова, и притянула к себе свечу.

«Дорогая Энн, надеюсь, моё письмо застанет вас и пророка в добром здравии. Вы говорили, что Натан оказался ценным помощником в деле Света, но то, что вы рядом с ним, всё же беспокоит меня. Я надеюсь, что со времени вашего последнего письма он по-прежнему настроен на сотрудничество. Признаюсь, мне нелегко представить его добровольно, без ошейника, оказывающим помощь. Прошу, будьте бдительны. Мне ни разу не доводилось слышать о всецело искреннем пророке — тем более, с улыбкой на лице!»

Энн сама невольно улыбнулась. Она прекрасно понимала Верну, но та не знала Натана так, как Энн. Порой он навлекал на них неприятности быстрее дюжины мальчишек, принесших к ужину живых лягушек, но несмотря на всё сказанное и сделанное, Энн, зная пророка столько веков, не могла бы назвать никого, с кем у неё было бы больше общего, чем с Натаном.

Она вздохнула и вернулась к чтению.

«Нам пришлось немало потрудиться, сдерживая натиск Джеганя и защищая перевалы, ведущие в Д`Хару, но, по крайней мере, мы преуспели в этом. Пожалуй, даже чересчур преуспели. Аббатиса, если вы там, прошу, ответьте».

Энн нахмурилась. Как можно «чересчур» преуспеть, когда сдерживаешь дикую орду, грозящую смести всю оборону, пролить кровь защитников и поработить свободный народ? Она нетерпеливо притянула свечу ещё ближе к странице. По правде говоря, Энн была не на шутку обеспокоена, не зная, что задумал Джегань теперь, когда зимние холода и весенняя слякоть остались позади.

Сноходец был терпеливым противником. Его люди пришли с юга, из Древнего Мира, и не привыкли к морозным зимам Нового Мира. Многие пали жертвой суровых условий, сотни и тысячи были унесены болезнями, охватившими зимний лагерь Ордена. Но несмотря на многочисленные потери в боях, от болезней и множества других причин, всё новые и новые полчища продолжали стекаться на север, и армия Джеганя неумолимо росла. При этом он не тратил силы и людей впустую на зимние походы. Жизнь солдат не представляла для него никакой ценности, но завоевание Нового Мира было его целью, и потому он двигался к своей цели, только когда можно было не принимать во внимание погоду. Сноходец не рисковал без необходимости. Он непоколебимо и упорно перемалывал врагов, равняя их с землёй. Единственно важным было покорить мир, а не то, сколько времени на это понадобится. На жизнь он смотрел сквозь призму идей и убеждений Братства Ордена. Жизнь отдельного человека, даже его самого, не значила ничего; важен был только вклад каждого в дело Ордена.

Теперь, когда в Новом Мире скопилась столь несметная армия, силы д`харианцев были отданы на милость сноходца, и судьба их зависела от того, что он предпримет. Без сомнения, армия Д`Харианской Империи была внушительной, но этого было явно недостаточно, чтобы противостоять несметным полчищам Имперского Ордена, не говоря уже о том, чтобы заставить их повернуть назад. По крайней мере, пока Ричард не предпримет всё, что только возможно и невозможно, чтобы как-то изменить ход войны.

Пророчество гласило, что Ричард был «камнем, брошенным в пруд»: его действия расходились, как волны по воде, и охватывали всё и вся. В различных пророчествах разными способами давалось понять также и то, что шанс на победу был у них лишь в случае, если в решающей битве их возглавит Ричард.