Дана Арнаутова - Год некроманта. Ворон и ветвь

— Да-да-да… Конечно. Для вас. А для Рыжика? Или, если он для вас тоже скверна, для тех, кто заказал мне талисман. Кто я для них?

Книжник молчит, он слишком умен, чтобы вступать в безнадежный спор. Или подбирает аргументы.

— Тот, кто прикасается к скверне — сам оскверняется ею, — надменно бросает паладин, сверкая глазами.

— Непременно передам архиепископу Арморикскому твое мнение — улыбаюсь я. — Вместе с амулетом.

— Ложь! Святотатец!

— Не кричи, — морщусь я. — Иначе рот заткну. Или велю еще раз выпороть. Ты же паладин, вас учат отличать ложь от правды. Я бы поклялся, но не знаю, какую клятву ты примешь. Взывать к твоему богу мне нет смысла, к его противнику — тем более. Хочешь, поклянусь Рогатым и Триединой?

— Ты полукровка, — хмуро отзывается паладин. — Святой взор, алчущий истины, действует только на людей. Я не смогу проверить твою клятву и не признаю клятвы темными богами.

— Я не настолько человек, чтобы позволить себе ложь, — усмехаюсь я. — И зачем? Ваши иерархи отлично знают, что Щит — артефакт фейри. Люди его делать не умеют, именно потому, что способны на ложь, а Атейне не терпит малейшей неправды. Зато люди могут его использовать. Не знаю, чего боится архиепископ, но цена впечатлила даже меня, а я в этом отношении чрезвычайно избалован. Хотя если честно, я бы взялся за эту работу даже бесплатно. Щит Атейне — совершенство магии. Безупречная красота и симметрия замысла. Создать его — честь для любого мага. Я искренне благодарен Домициану за такой восхитительный заказ. Вдобавок, он любезно взял на себя заботу об ингредиентах…

— Ложь, — тихо говорит книжник, но в наступившей тишине его слова падают четко и тяжело. — Он не мог.

В висках стучит болезненный молоточек. Рука сама тянется к чашке. Ах да, зелье кончилось. И пить новую порцию не стоит, лучше потерпеть. Сейчас нужна ясная голова, не замутненная дурманом спорыньи.

— Ты так в этом уверен? — задумчиво спрашиваю я, смотря ему прямо в глаза. — Знаешь, из чего делается талисман?

А вот это плохо, если так. Неужели мне настолько не повезло, чтобы из всей оравы монастырских книгочеев попался тот, кто слышал про Щит Атейне?

— Я знаю, что нужны люди, — твердо отвечает книжник, облизывая губы. — Люди в жертву. Его светлейшество не мог согласиться на это!

Я равнодушно пожимаю плечами, невзирая на новый приступ боли.

— Вы двое ехали из одного монастыря в другой с каким-то заданием. Архиепископу понадобился талисман полной защиты. Вас опоили ваши же спутники, связав и отдав мне. Ты полагаешь, что это случайность?

— Он не мог, — безнадежно повторяет книжник. Паладин вдруг рычит и выгибается, пытаясь сорваться с рамы. Тяжелое тело бьется о металл снова и снова, с запястий, привязанных широкими ремнями, течет кровь.

— Не верю! Скверна! Скверна! Нечисть и мерзость пред ликом Света! Тварь, проклятая небесами!

Я прикрываю ладонями уши, пережидая вопли. Помогает слабо. Головная боль сразу возвращается, вгрызаясь в виски, разливаясь радужной пеленой перед глазами.

— Господин, позвольте его заткнуть, — тихо просит Рыжик. — Может, еще лекарства?

Вместо ответа я одной рукой притягиваю к себе гибкое теплое тело, судорожно вдыхаю запах чистых волос и кожи. От Рыжика совсем не пахнет кровью, только здоровым молодым телом и слегка кровохлебкой. Наверно, капнул на рубашку. Чуть не запорол паладина и даже не испачкался. Чистюля, это мне в нем всегда нравилось. Ненавижу грязь. Жаль, что он столь нелюбопытен и послушен, мог бы стать идеальным учеником. И жаль, что он так любит чужую боль. Не терпит ее, как переносил Грель, а откровенно и безрассудно наслаждается… Может, все-таки попытаться еще раз?

— Не надо, мальчик. Лучше принеси льда.

Сорвавшись с места, Рыжик исчезает за дверью, время до его возвращения тянется бесконечно, но я помню, что это всего лишь эффект спорыньи. Вот и стены дрожат радужным маревом, по ним носятся обезумевшие тени, а в углях жаровни пляшет саламандра. Паладин еще несколько раз бьется о раму, потом затихает. Неужели дошло, что бессмысленно? Или просто силы кончились? Через несколько минут возвращается Рыжик. Перед тем, как прижать языком к нёбу кусочек льда, указываю взглядом на кнут и предупреждаю:

— Не убей. Потеряет сознание — проверь пульс.

— Не надо, — просит книжник, едва не всхлипывая.

Откинувшись в кресле, я бросаю в рот ледышку. Рыжик, сияя, поднимает кнут — резкий свист заставляет поморщиться, но я терплю, не отводя взгляда от лица мальчика. Удар! Паладин молча мотает головой. Удар! И еще! Тело на раме выгибается, невольно пытаясь уклониться. Все-таки изрядная часть боли в рассудок проникает, а кнутом по иссеченной плоти — это почувствует кто угодно. Удар! Рыжик облизывает губы, азартно блестя глазами, щеки розовеют. Брызги крови летят во все стороны, и если до этого он себя как-то сдерживал, то теперь срывается. Удар! Паладин глухо рычит, как загнанный зверь. Ничего, выдержит. Еще немного — выдержит. Дело совершенно не в нем. Удар! Рыжик вытягивается вслед за кнутом, дрожа и разве что не повизгивая…

— Не надо! — доносится от стены.

— Помолчи, — мягко прошу я. — Иначе добавлю. Ему.

Книжник отчетливо всхлипывает. Рыжик снова облизывает губы, снимая языком попавшую на них кровь, ноздри раздуваются. Дышит тяжело и быстро, словно отдаваясь. Впрочем, таким он не был даже в спальне. Как же мне ни разу в голову не пришло взять его в постель после занятий с подопытным материалом… Паладин уже не дергается, только по телу после каждого удара пробегает дрожь, кровь из рассеченной до кости спины течет на пол.

— Хватит, — тихо говорю я.

Он не слышит. Кнут взлетает еще раз. И еще…

— Хватит. Рыжик!

Только тогда он замирает, чуть покачиваясь и глядя перед собой невидящими глазами.

— Иди сюда.

Я говорю ласково, пробиваясь через дурман крови и чужой боли, но настойчиво. И Рыжик разжимает пальцы — рукоять кнута выскальзывает на забрызганный кровью пол. Мальчик шагает ко мне на негнущихся ногах и почти падает рядом, уткнувшись лицом мне в колени. Тихо всхлипывает книжник. Лед, прижатый к нёбу, на время усыпляет боль, так что я снова обнимаю хрупкое плечо, прижимая мальчишку к себе.

— Господин…

— Не надо, малыш. Все хорошо. Все правильно. Посиди…

Через несколько минут его дыхание выравнивается, а я смотрю на часы, где падают последние песчинки. Дождавшись, переворачиваю сосудик. Вот и час прошел. Надо торопиться.

Глава 8

Щит Атейне. Час второй

Протянув руку, глажу мальчишку по щеке.