Наталья Колесова - Прогулки по крышам

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивал Лем. Человек с книгой отозвался не сразу. Голос у него был негромкий и глуховатый.

– Неплохо, неплохо…

– Я тут тебе кое-кого привел.

– Не хочу, Влад…

– Ты просто взгляни, взгляни, и все, – приговаривал Лем, подталкивая Агату к окну – и к человеку. – Если скажешь, мы сразу уйдем.

Агата подошла сбоку к столу, и Лем наконец оставил ее в покое. Пожилой мужчина рассматривал страницу. Там и букв-то никаких не было – то ли мелкий узор, то ли какой-то запутанный рисунок. Мужчина наклонил голову, любуясь им. У него был крупный нос, крупный… какой-то рыхлый рот, обвислые нижние веки и тяжелые верхние. Волосы русые, на макушке поблескивала седина. Он не обращал на нее никакого внимания. Томясь, Агата посмотрела на Лема – тот о чем-то сигнализировал ей глазами и бровями. Что она должна сделать? Поздороваться заново? Треснуть мужчину по склоненной макушке, чтобы он наконец посмотрел на нее?

Тут мужчина, не поворачивая головы, взглянул поверх старинных массивных очков с толстыми стеклами – искоса, украдкой, словно бы с опаской. Быстро выпрямился и, не спуская глаз с Агаты, сказал плачуще:

– Кого ты мне привел, Влад? Зачем ты ее привел? Зачем?

У него были серые глаза с быстро расширяющимися-сужающимися зрачками, как будто он все никак не мог сфокусировать их на Агате и смотрел то ближе, то за ее спину, пытаясь разглядеть кого-то еще. Агата невольно отступила. Что-то успокаивающе забормотал склонившийся к нему Лем, а Агата все смотрела и смотрела в подвижные глаза испуганного мужчины.

И тут вопреки всему она его узнала.

Горячая волна окатила ее с головы до ног, следом нахлынула холодная и тоже откатилась, оставив ее неподвижной, растерянной, с больно колотящимся сердцем.

Агата сказала:

– Здравствуй, папа.

– Не расстраивайся, Агата, – неловко приговаривал Лем. – Он вовсе не хотел ничего такого говорить…

– Да? – огрызнулась она. – А почему же сказал?

Отвернувшись, смотрела в окно летящего над рекой поезда. Солнце сверкало в воде и в небе.

– Агата, – помолчав, начал Лем. – Я должен тебе кое-что рассказать. Твой папа… Он не… не совсем в себе. Он болен.

Агата покосилась. Вдруг вспомнила, что так же косился на нее отец. Вся передернулась и повернулась к Лему.

– Чем он болен?

Лем быстро огляделся. Наклонился поближе к перилам. К Агате.

– Когда я говорил про гибель… магов, я говорил не только о смерти. Тех, кого взяли живыми, судили, потом казнили… нет, не физически, хотя была предложена и такая мера наказания… Их лишали магии.

– Слухачи? – спросила Агата. Пальцы Лема сжались на поручне.

– Да, – почти прошептал он. – Ты знаешь… ты представляешь, что это такое?

– Немного, – буркнула Агата, вновь отворачиваясь. Дыхание Лема касалось ее виска.

– Мы думали, он умрет. Некоторые покончили с собой, и мы тщательно следили, чтобы это не произошло с Петром. Он выжил. Но уже никогда не станет…Ты не знала его, Агата. Это был энергичный, сильный, бесстрашный человек. И что с ним стало? Для него прошлое – как старый-старый полузабытый фильм. А живет он в черно-белом настоящем. Его интересует только вкусная еда да картинки-головоломки… Это Петра-то Стеблова! Что они с ним сделали! Что сделали!

– А вы… почему вы…

Лем развел руками и снова ухватился за поручень. Сказал с горечью:

– Я не представлял для них особой опасности. Кто я? Не мастер, так, подмастерье. Мне просто запретили практиковать магию, преподавать магию и вообще иметь дело с магическими предметами или людьми, обладающими магическими способностями… Это сейчас контроль слегка ослаб – кого интересует замшелый человечишка, давно похоронивший свои способности? И мы потихоньку начали действовать…

– Действовать – как?

– Разыскивать спрятавшихся, потерявшихся… особенно ценна группа, с которой работала Марина, испытатели… Мы пытаемся восстановить идеи, этапы опытов…

– А разве ничего не сохранилось?

– Может, только у НИХ… От Института тогда мало что осталось. Новый построен уже после войны.

– Зачем? – помолчав, спросила Агата.

– Что – зачем?

– Зачем вы пытаетесь восстановить исследования? Вы же видели, к чему это привело!

Лем поразился.

– Агата, на нас ведь навесили всех собак – мы и военные преступники, и бездарные авантюристы, и беспринципные ученые! Разве ты не хочешь вернуть добрую память своей матери?

До сегодняшнего дня она и не подозревала, что ее мама в этом нуждается…

– И ведь ничего не изменилось – до сих пор в природе существуют только урожденные маги. Ты просто представить не можешь, как обделены обычные люди! Как они бедны – духовно и физически. Они не представляют, как многоцветен, сложен, удивителен мир… – Лем даже задохнулся от волнения. Сейчас, с горящими глазами, со слабым румянцем на лице, он был симпатичным и увлеченным. – Мне жаль их!

Почему она не может представить? Еще как может!

– Жаль, – повторила она. – А вам не жаль тех, кто погиб в этой войне? Как ни крути, а ведь все началось из-за вас!

Лем словно потух. Сгорбился, наваливаясь на поручень грудью.

– Жаль… сколько часов, дней, лет я провел, думая – как следовало поступить, как можно было избежать, предотвратить… Может, не надо было торопиться? Но мы боялись, что исследования свернут… у нас не хватило времени… Иногда я даже думаю, нас провоцировали нарочно – чтобы дискредитировать идеи, которые стали пользоваться огромной популярностью… кое-кто из власть имущих магов испугался за свою исключительность… А может, это просто старческие оправдания самого себя перед самим собой…

– А что тогда произошло… в Институте?

Лем смотрел в окно. Вокруг глаз углубились морщины: он сощурился, вглядывался куда-то. В прошлое, что ли…

– Мы были не вооружены. Мы не были готовы к нападению, хотя Петр поговаривал о такой возможности. Мы просто смеялись: нападение – где, в Институте магии, на кого – на нас, величайших магов? Мы были молоды, самонадеянны и беспечны…

– И что случилось? – повторила Агата, потому что Лем замолчал надолго.

– Магия вышла из-под контроля, – сказал он так, как будто это все объясняло. – А что касается твоего отца, Агата… Он вовсе не хотел оскорбить тебя. Он со всеми нами так теперь обращается. Он просто… немного равнодушен.

Равнодушен… Он посмотрел так, словно увидел что-то отвратительное, махнул полной белой рукой: «Убери эту бездарь, Влад. Не хочу. Не хочу».

Лем все мучился, пытаясь подыскать оправдание для своего героя.

– Он… понимаешь, Агата…

– Понимаю, – сказала Агата, и он взглянул с внезапной надеждой. – Отлично понимаю. Наверное, противно видеть детей, не оправдавших надежд родителей. Наверное, они думали, у них будет чудо-ребенок. А родилась вот такая я. – Она развела руками. – Обычная я. Без малейших проблесков таланта. Когда они об этом узнали?