Макс Фрай - Тубурская игра

— Я, кстати, не раз собирался, — признался я. – Но почему-то не сложилось.

— Ну вот видишь. А теперь непременно сложится, — ласково пообещал шеф.

Он не добавил: «А если не сложится, я тебе голову откушу», но это явно подразумевалось.

— И, разумеется, никто не может запретить мне попробовать отыскать подружку юности, — сказал я. – Если уж так вышло, что перед отъездом я решил навестить ее во дворце и узнал, что Кегги Клегги тоже отправилась учиться в Тубур. А что на зов не отвечает, это меня не смутило – я же понимаю, что она теперь подолгу спит.

— У тебя неплохая голова, сэр Нумминорих, — заметил сэр Джуффин. – Сколько мы знакомы, а я все удивляюсь. На своем веку я встречал нескольких нюхачей и начал было всерьез думать, что хорошее обоняние каким-то образом препятствует развитию ума.

— А так и есть, — подтвердил я. – Обоняние – оно же у нас с самого рождения. Слишком много острых впечатлений для одного маленького человека. Лично я лет до шести даже не говорил – мне просто было не до того. К счастью, мама спохватилась и принялась меня учить. Как я сейчас понимаю, она сумела убедить меня, что в мире полно вещей, не менее и даже более интересных, чем запахи. Это серьезный аргумент в пользу включения головы и всего остального. А как вы думаете, почему я всю жизнь чему-то учился?

— Собственно, примерно так я и думал – потому что тебе интересно. Но не догадывался, что за этим стоит жизненно важная необходимость постоянно уравновешивать обостренное чувственное восприятие впечатлениями совсем иного рода. Очень любопытно! Даже захотелось на время оказаться в твоей шкуре. Но это как раз ждет – в отличие от твоего отпуска, приказ о котором я намерен подписать прямо сейчас. Официально я отпускаю тебя на год, но не вздумай поверить в этот вздор. Ты должен вернуться на службу, как только с делом будет так или иначе покончено. С другой стороны, если обстоятельства задержат тебя на несколько лет, я не стану гневаться и увольнять тебя за прогулы, об этом не беспокойся.

— На несколько лет – это уж как-то слишком, — удивленно сказал я.

— Никогда не знаешь, сколько проспишь, если заснул в горах, — пожал плечами сэр Джуффин. – Так говорят у меня на родине, подразумевая изменчивость погоды и общую непредсказуемость ситуации, но я подозреваю, что поговорку к нам завезли купцы из Чирухты, и понимать ее следует буквально. Впрочем, твоей дочке еще далеко до совершеннолетия, а значит, надолго ты в Тубуре не застрянешь. Этот твой смешной обет — еще один веский аргумент в пользу того, чтобы послать на поиски именно тебя. Ты, кстати, как думаешь добираться?

— Будь моя воля, нашел бы корабль до Таруна или Тулана, а еще лучше до Кирваори, хотя это изрядный крюк. Никогда там не был, а говорят — прекрасная земля. Подозреваю, однако, что мне следует в точности повторить маршрут Кегги Клегги: ужасная изамонская гостиница, великолепные горы, горячая река Аккар, городок Вэс Уэс Мэс. Да будет так. Хотя первого пункта я бы с радостью избежал.

— Тоже не любишь Изамон? – сочувственно спросил шеф.

– По-моему, его вообще никто не любит. Удивительно нелепая страна. То есть места-то там красивейшие. Но люди! Никогда не видел такого сборища неприятных личностей в одном месте. Даже самые добродушные толкаются локтями, хватают собеседника за одежду и никогда не отвечают на прямо поставленный вопрос, а орут что-то свое прямо в ухо, такие уж у них манеры. И запах у изамонцев тяжелый, как у больных коз, хотя с виду – обычные жители чирухтского южного побережья, нормально сложенные, здоровые, даже красивые, несмотря на дурацкую одежду... Я, пока сам туда не съездил, вечно спорил с приятелями, бранившими всех изамонцев скопом, – дескать, не говорите глупости, не может целый народ быть плохим. Но с тех пор, как побывал в Цакайсысе, пристыженно помалкиваю. Причем в соседнем Таруне люди чудесные – дружелюбные, чудаковатые и при этом хозяйственные на свой лад; чуть ли не каждый второй – профессиональный художник, остальные – просто любители, разрисовывают даже тротуары, двух похожих домов не сыщешь, а сады такие, что хоть в дерево превращайся, чтобы навек там поселиться. И пахнут тарунцы не хворой козой, как соседи, а морской травой, свежим ночным ветром и древесной корой; то есть, конечно, каждый по-своему, но эти оттенки непременно присутствуют даже у их дальних потомков. Что самое поразительное — это же, по идее, один береговой народ, с общими корнями и единым культурным фундаментом. Современные прибрежные государства Чирухты возникли сравнительно недавно, и сходства между ними куда больше, чем различий, — да вы и сами в курсе, чего я вам лекцию читаю. И посреди всего этого – столь вопиющее исключение, историческая дыра, культурный провал. Словно для жителей Изамона не было ни древнего Приморского Кодекса, ни гильдии Радужных Странников, ни обычаев Дымного Пути – то есть вообще никаких традиций, сформировавших облик соседних стран. Не знаю, что и думать. Как будто кто-то их проклял, этих изамонцев.

— Будешь смеяться, но именно так и обстоят дела, — совершенно серьезно подтвердил сэр Джуффин. – Это очень старая история. Еще в эпоху Халлы Махуна Мохнатого жила прекрасная, но суровая леди по имени Гургулотта Гаргахай, одна из самых могущественных ведьм своего времени. Взглянув на нее, можно было решить, будто леди Гургулотта всегда пребывает в гневе, выслушав приветствие, содрогнуться и удрать подобру-поздорову, но ее поступки были гораздо добрее слов, что само по себе удивительно – обычно оказывается наоборот. Она входила в Сияющую Сотню – так назывался временный союз магов, объединившихся, чтобы помочь Халле Махуну в постройке новой столицы, – и, если верить некоторым источникам, там верховодила – разумеется, негласно, официального предводителя эти гордецы не потерпели бы. Ну а на практике Гургулотте просто невозможно было слова поперек сказать. Бывают такие леди, и счастье, что далеко не все они могущественные колдуньи, а то Мир давным-давно рухнул бы под тяжестью их властных взоров. Впрочем, важно сейчас не это, а то, что однажды Гургулотта Гаргахай отправилась путешествовать по Чирухте – то ли ее предки были оттуда родом, то ли просто захотела развеяться, теперь уже не выяснишь. Зато доподлинно известно, что путешествие было испорчено встречей с какими-то проходимцами, навязавшими себя в качестве проводников. В услугах Гургулотта не нуждалась, но, услышав, что бедняги готовы работать за еду, из жалости пригласила их к костру и предложила поужинать. Однако не зря говорят, что давать волю доброте следует не менее осмотрительно, чем предаваться гневу. Поев, выпив и осмелев, эти двое принялись шуметь, перебивать собеседников, рассказывать дурацкие истории о якобы совершенных ими подвигах, словом, испортили вечер, а в финале даже попытались склонить леди Гургулотту к любовному союзу; впрочем, все это ее только рассмешило. Но когда поутру она обнаружила, что незнакомцы скрылись, прихватив с собой изрядную часть дорожных припасов, рассердилась не на шутку, за все сразу. И сгоряча прокляла не только самих бродяг и их потомков до конца Мира, но и побережье, где имело место столь неприятное происшествие. Не знаю, как в точности звучало ее проклятие, но смысл таков, что земля, поленившаяся разверзнуться под ногами глупых неблагодарных воришек, будет теперь всегда заселена подобным народом, и не видать им вовек ни процветания, ни славы, ни покоя, ни даже чужой доброты.