Краденая магия. Часть 1 (СИ) - Кащеев Денис Георгиевич

— Как это при чем? — растерялся я. — Совершеннолетие же…

— Полное совершенство лет наступает в двадцать один год. В мире-доноре иначе?

— По-разному, вроде — от страны к стране… Но в России — в восемнадцать.

— До двадцати одного года случаются внезапные провалы магической силы, — пояснила Морозова. — Позже — это уже патология, а до двадцати одного — с каждым случается. Но если у вас там нет магии — понятно, хоть в четырнадцать можно совершеннолетним считаться…

— В четырнадцать у нас сейчас паспорт получают. Но совершеннолетие — в восемнадцать… Блин, засада! — от реалий родного мира я снова переключился на свои здешние проблемы. — За три года Воронцов меня точно достанет!

— Не достанет, если сделаем по-умному, — покачала головой Надя.

— Как, по-умному? Сбежим в Китай, вслед за купцом Адамовым?

— Не совсем. Поступим на учебу в Федоровский кадетский корпус!

Глава 17

в которой за моими будущими успехами обещают следить

на весьма высоком уровне

Тела усопших из числа одаренных в этом мире было принято сжигать и развеивать пепел над морем или озером, а если поблизости таковых не было — то хотя бы над рекой или ручьем. Как я понял из скупых объяснений Морозовой (любые вопросы, напрямую связанные со смертью Сергея Казимировича, обсуждались ею с нескрываемой неохотой, причем, чем дальше — тем большей), считалось, что так отдается дань всем пяти стихиям, из которых соткана магия. Сначала свое забирает Огонь, затем к праху приобщается Ветер (почему-то не вообще воздух, а именно ветер), тот бросает его в Воду, и под конец пепел оседает на дно, уходя в Землю. Душа же, типа, уносится в Пустоту, которая признавалась пятой стихией.

Было в этой хитрой схеме, на мой взгляд, что-то нерусское, ну так ведь и магия пришла сюда не то из Китая, не то из Японии…

К месту, где на закате должна была состояться церемония — за город, на высокий берег Москвы-реки — нас подвез на служебном «манамобиле» офицер III Отделения, бывший подчиненный Огинского, представившийся поручиком Петровым-Бошировым. Его синий мундир и золотые эполеты позволили нам почти без задержек преодолеть кордоны, отсекавшие прочие экипажи. В итоге наша скромная жандармская колымага приткнулась в одном ряду с куда более шикарными колясками. В основном — отечественными «Руссо-Балтами», но попадались здесь и английские «Роллс-Ройсы», а также, изредка — «Майбахи». Марку первых мне подсказала Надя, вторые и третьи я опознал самостоятельно — по надписям латиницей на шильдиках. Кстати, когда я при этом походя назвал «Майбах» немецким, спутница меня не поняла — слова «немец» в ее лексиконе не оказалось. Экипажи же с двумя наложенными друг на друга буквами «М» на эмблеме, по словам девушки, делались в Герцогстве Баварском.

Коляски попроще, а также длинные многоместные дилижансы — транспорт, доступный мастеровым и черни — останавливались метров за пятьсот от холма, где должна была состояться церемония. Далее их водителям и пассажирам требовалось топать на своих двоих — да еще и в обход, на площадку для непритязательной публики. Нам же оставалось лишь подняться по широким ступеням в этакую ВИП-зону.

Народу, впрочем, и здесь обреталось немало: похоже, проститься с Сергеем Казимировичем съехалась вся дворянская Москва. Мужчины были в основном в мундирах, лишь немногие — в штатских костюмах, тогда непременно черных. Дамы — как правило в длинных закрытых платьях, также черных или хотя бы темно-серых или темно-синих тонов, в шляпках в цвет платьев.

Встречались, правда, и нечастые, но и не сказать чтобы по пальцам руки пересчитать, исключения. Так, в какой-то момент мой взгляд зацепился за яркое пятно в одноликой толпе. На автомате в мозгу отложилось, что это, наверное, очередной парадный мундир, но, приблизившись, я распознал впереди стройную спину девицы в красном с серебром платье. Черной у нее была разве что длинная, до пояса, коса — да и в той имелась алая лента. Словно почувствовав, что на нее смотрят, брюнетка оглянулась — и, вздрогнув, я узнал Милану Воронцову. На миг глаза молодой графини яростно вспыхнули, но, быстро совладав с собой, девица тут же придала лицу равнодушное выражение и отвернулась.

— Как бесцеремонно… — проследив за моим взглядом, пробормотал так и державшийся возле нас с Морозовой поручик Петров-Боширов. — Явиться на погребальную церемонию в платье цвета пламени — как сие бесцеремонно! — пояснил он — а то я уже было подумал, что жандарм упрекает меня за то, что пялюсь на брюнетку.

Позже на глаза мне попалось еще несколько подобных беспардонных особ — в основном, подобно змеюке Воронцовой, юных девиц, но нашлась и пара дам в возрасте. Среди мужчин в штатском диссидентов замечено не было, ну а мундиры есть мундиры, в них, как я понимаю, особо не поэпатируешь…

Отмечу, что Надино платье было непритязательно-серым и совсем простым — ни одной лишней складочки, ни одной оживляющей образ оборочки. Лицо моя спутница прятала под плотной вуалью. Я же облачился в позаимствованный из гардероба Огинского черный как смоль костюм. На меня его, правда, пришлось перешивать. Морозова взялась было за это дело сама, но, провозившись добрый час, только изуродовала исходник — пришлось спешно звать портниху из «синих воротничков». Та управилась с делом за десять минут, пять из которых заняли примерки.

Что касается самой погребальной церемонии, то она оказалась неожиданно короткой — впятеро больше времени заняла у нас дорога из дома на место. Единственную речь произнес мужчина лет тридцати пяти в зеленом мундире с золотыми эполетами, про которого Надя мне шепнула:

— Сам Светлейший князь Всеволод Романов, московский наместник! Бывший Глава Кабинета министров!

«В таком возрасте — и уже бывший?» — подумалось еще мне.

Из выступления же в памяти отпечаталась только концовка:

— …Да, времена ныне не таковы, что были еще недавно. Мирные времена. Пробои, подобные унесшему жизнь князя Сергея — редки, на границах тоже спокойно. И кому-то может показаться, что так теперь будет всегда. Что можно расслабиться. Сократить, а то и вовсе распустить армию. Начать дружить с Китаем. Некоторые даже грезят о посольстве в Северо-Американские Штаты — уж не знаю, с кем они там собираются разговаривать, с дýхами? Если бы так оно и было — да я бы первый сменил мундир на мантию книгочея и переселился бы в Университет, изучать тайны астрала. Но увы! Нет никаких сомнений, что сие — всего лишь недолгое затишье перед новой грозной бурей! Которую мы обязаны встретить во всеоружии. И, когда сия буря разразится, нам с вами будет сильно не хватать таких соратников, как князь Сергей!..

Потом возгорелось пламя, разорвавшее начавшие сгущаться подмосковные сумерки, пролетел над рекой черный вихрь, навстречу ему поднялась волна — и отзвенела минутная тишина Пустоты.

А затем толпа ручейками потекла по склону холма вниз, к дожидавшимся пассажиров экипажам. Мы с Надей и Петровым-Бошировым тоже двинулись было вместе со всеми, как вдруг на пути у нас вырос статный офицер в светло-зеленом мундире.

— Молодой князь, сударыня, — приветствовал он нас, вежливо склоняя голову. Короткого кивка — но уже без слов — удостоился и жандармский поручик. — Я ротмистр Муравьев, адъютант наместника Его Императорского Величества в Московской губернии Светлейшего князя Романова. Его светлость желает лично высказать вам свои соболезнования в связи с кончиной князя Сергея. И просит вас оказать ему честь и возвратиться в город в его экипаже. Будьте так любезны проследовать за мной, — и, как видно, нисколько не сомневаясь в нашей готовности «быть любезными и проследовать», офицер молодцевато развернулся на каблуках и зашагал с холма — по уходящей чуть в сторону выложенной каменной плиткой тропинке, на которую, в отличие от основной дороги вниз, не свернуло кроме него ни души.

— Надо идти? — шепотом уточнил я у спутницы.

— Разумеется, — слегка кивнув вуалью, столь же тихо ответила Морозова. — Благодарю вас за помощь, господин поручик, — уже в полный голос проговорила она, обернувшись к Петрову-Боширову.