Сюзанна Кларк - Дамы из Грейс-Адье и другие истории
– Вы не заплатили сбор, господа! – воскликнул он.
– Какой еще сбор? – спросил Давид.
– А как же! Сбор за переправу! Сбор за то, что вы пересекли реку!
– Вы ошибаетесь, мы заплатили, – ответил Давид. – Паромщику, который переправил нас на этот берег.
Странный незнакомец улыбнулся.
– Вовсе нет, сэр! Вы заплатили пенни паромщику за работу, а сбор за переправу – совсем другое дело. Всякий, кто переправляется через реку, должен заплатить мистеру Уинстенли, а я как раз собираю плату. Всадник и лошадь стоят шесть пенсов. Два всадника и две лошади – двенадцать.
– Не хотите ли вы сказать, – изумился Давид, – что я должен заплатить дважды, чтобы попасть в это Богом забытое место?
– Сбор тут ни при чем, Давид, – беззаботно заметил Том. – Просто этот мерзавец хочет, чтобы мы дали ему двенадцать пенсов. Улыбка не сошла с лица странного человечка, но в глазах зажегся опасный огонек.
– Джентльмены вольны оскорблять меня, как им заблагорассудится. Оскорбления у нас бесплатны. Однако я вынужден поставить вас в известность, что я вовсе не мерзавец. Я – адвокат. Да-да, адвокат! У меня обширная практика, даже в самом Саусвелле. Однако, прежде всего я – поверенный и управляющий мистера Уинстенли. Мое имя, господа, Пьюли Уитс!
– Адвокат? – удивился Давид. – В таком случае прошу простить меня.
– Давид, – возмутился Том, – ну где вы видели таких адвокатов? Только посмотрите на него! На эти стоптанные башмаки, эту видавшую виды шляпу! Вылитый разбойник! – Том наклонился. – А сейчас мы уезжаем, мерзавец. Счастливо оставаться!
– Это все мой небрежный наряд, – уныло вздохнул Пьюли Уитс. – Парик и выходной сюртук остались дома. Я не успел переодеться, когда Питер Доукинз сказал мне, что двое джентльменов пересекли реку и собираются покинуть Торсби, не заплатив сбор. Который, кстати, составляет двенадцать пенсов, и я по-прежнему нижайше прошу вас заплатить его, господа.
Благочестивый иудей всегда платит по долгам, даже если задолжал неумышленно. Джентльмену также не пристало ходить в должниках. Поскольку Давид считал себя и тем, и другим, он склонялся к тому, чтобы заплатить двенадцать пенсов Пьюли Уитсу. Эльф смотрел на этот вопрос совершенно иначе. Том платить не собирался. Более того, он готов был обречь себя на вечные муки, но от принятого решения не отступаться.
Пьюли Уитс какое-то время наблюдал за перебранкой. Наконец пожал плечами и заявил:
– В сложившихся обстоятельствах, джентльмены, полагаю, вам следует переговорить с мистером Уинстенли.
Он отвел друзей в высокий дом, который Том и Давид успели заметить раньше. Дом окружала высокая каменная стена. Дворик украшали два грубых каменных льва с круглыми удивленными глазами, треугольными зубами и причудливыми гривами, больше напоминавшими листву, чем мех.
Открыла им хорошенькая служанка. Она скользнула взглядом по Пьюли Уитсу и Давиду Монтефьоре и не нашла ничего лучшего, как уставиться на Тома Ветер-в-поле. Последний, тем временем, рассматривал странных львов.
– Доброе утро, Люси! – поздоровался Пьюли Уитс. – Хозяин дома
– А где ж ему быть? – отвечала Люси, не отрывая глаз от Тома. Эти джентльмены отказываются платить сбор, поэтому я привел их к мистеру Уинстенли. Ступай, доложи о нас. И поспеши, Люси, меня ждут дома. Сегодня мы режем крапчатую свинью.
Несмотря на предупреждение, Люси не спешила докладывать хозяину о прибытии гостей. Спустя несколько секунд из открытого окна над головой Давид услыхал невнятное бормотание, за которым последовало восклицание Люси: «Какой представительный джентльмен! О, мадам, такого красавца вы в жизни не видели!»
– Что там? – Том на мгновение оторвался от изучения каменных львов.
– Служанка описывает меня своей госпоже, – объяснил Давид.
– А, – промолвил Том и снова отвернулся ко львам.
Из окна высунулась и тут же спряталась голова.
– А еще мистер Уитс и с ним какой-то субъект, – снова раздался голос служанки.
Затем Люси снова появилась в дверях и сквозь череду пустынных комнат и коридоров провела Тома, Давида и Пьюли Уитса в гостиную в глубине дома. В отличие от прочих помещений гостиную украшали красные ковры, позолоченные зеркала и китайский фарфор, хотя от этого гостям становилось не намного веселее. Стены были отделаны панелями из темного дерева, приспущенные шторы на высоких окнах создавали подобие сумерек. Гравюры на стенах нисколько не развеивали общего унылого настроения, а, напротив, добавляли комнате мрака. Они изображали знаменитых исторических деятелей, которые все как один, позируя художникам, явно пребывали в дурном расположении духа. Давиду давно не доводилось видеть столько насупленных бровей, недовольных гримас и неприязненных взглядов.
В дальнем углу комнаты на диване с подушками возлежал джентльмен. На нем был дорогой зеленый с белым халат из ситца и стоптанные турецкие тапочки. Рядом сидела дама, вероятно, миссис Уинстенли.
Так как некому было их представить, пришлось Тому и Давиду назваться самим (церемония довольно неловкая и в лучшие времена). Давид упомянул о своей профессии. Том просто произнес свое имя с торжественным видом, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что перед ним – важная персона.
Мистер Уинстенли принял их весьма учтиво и радушно приветствовал в своем доме (который он называл Микелгрейв-хаус). Гостей, однако, удивило, что он не встал с дивана и не пошевелил ни единым мускулом. У хозяина был мягкий голос и добрая улыбка, приятные правильные черты и на удивление бледный цвет лица, который бывает у любителей сидеть взаперти.
Миссис Уинстенли встала и сделала реверанс. Она носила простенькое шелковое платье ежевичного цвета, украшенное скромным белым кружевом. У хозяйки были темные волосы и глаза. Если бы миссис Уинстенли взяла на себя труд улыбнуться, то, несомненно, стала бы еще краше.
Пьюли Уитс объяснил, что мистер Ветер-в-поле отказывается платить сбор.
– Нет-нет, Уитс, ни слова больше! – воскликнул мистер Уинстенли. – Эти джентльмены не должны мне ни пенни! Уверен, их просвещенная беседа возместит все. – Хозяин повернулся к Тому и Давиду. – Джентльмены! По причинам, о которых чуть позже, я редко выезжаю. Сказать по правде, я и комнату эту покидаю нечасто, поэтому вынужден общаться с людьми малообразованными и низкого положения, такими, как Уитс. Посему вы не представляете, до чего я рад вас видеть!
Затем мистер Уинстенли обратил внимание на смуглое неанглийское лицо Давида и вежливо спросил. – Монтефьоре – имя итальянское, не так ли? Ведь вы итальянец, сэр?
– Мой отец родился в Венеции, – отвечал Давид, – но к несчастью, венецианцы ожесточили свои сердца против иудеев. Теперь моя семья живет в Лондоне. Так что надеюсь, сейчас нас можно назвать англичанами.
Мистер Уинстенли слегка кивнул. Действительно, что может быть естественнее желания считать себя англичанином?
– Приветствую вас, сэр. Рад сообщить, что я терпимо отношусь к представителям иной веры.
Тут миссис Уинстенли наклонилась и что-то шепнула мужу на ухо.
– Нет, – мягко отвечал он, – сегодня я не стану одеваться.
– Вы больны, сэр? – спросил Давид. – Если я могу чем-то помочь…
Мистер Уинстенли рассмеялся, словно услышал нечто весьма забавное.
– Нет уж, лекарь! Тебе не удастся так легко на мне заработать. Ты не сможешь убедить меня, что я болен, тогда как я совершенно здоров! – Затем хозяин с улыбкой повернулся к Тому. – Иностранцам никогда не понять, что деньги – это еще не все. У них на уме одна только нажива.
– Я вовсе не собирался… – начал Давид, покраснев.
Мистер Уинстенли улыбнулся и махнул рукой, давая понять, что оправдания гостя его не интересуют.
– К тому же я нисколько не обиделся. Я не осуждаю вас, dottore.[11] – Он томно откинулся на подушки. – Джентльмены, да будет вам известно, что я был рожден для великих свершений. Однако печальное запустение этого города не позволило мне проявить свои таланты. Вы видели Торсби. Полагаю, вы удивлены его жалким состоянием и царящей среди жителей праздностью. Да вот хотя бы Уитс! Посмотрите на него! В других городах адвокаты – люди уважаемые. Они носят бархатные камзолы, а их сорочки не испачканы подливкой.
– Да уж, действительно, – Том презрительно посмотрел на Уитса.
Слова мистера Уинстенли возмутили Давида. Он считал, что никому не позволено резко отзываться о людях, стоящих ниже по положению, тем более в их присутствии. Он посмотрел на Уитса, гадая, как тот переносит унижение. Однако Уитс безмятежно улыбался, и Давид уже готов был заподозрить в нем болвана, если бы не затаенная злоба в глазах адвоката.
– Впрочем, – продолжал мистер Уинстенли, – вы не должны думать, что только Уитс отвечает за свою неряшливость и праздность. Во всем виноват этот город! А что довело Торсби до такого состояния? Отсутствие моста!
