Танит Ли - Ксюрхн

Сменялись времена года. Алые листья застревали в ее волосах, падали под ее покрытые рубцами, натруженные ноги, осыпали поля сражений, по которым он проезжал. Выпал и сошел снег, кончился период дождей и промозглых туманов. За землю Креннока, в серой безжизненной пустыне, с чахлыми ползущими деревцами — он бежал; она догоняла, ведомая чутьем и желанием, видя и слыша только его.

В бесплодных равнинах севера он достиг, наконец, владений отшельника короля, чье жилище было темным и мрачным, как скалы вокруг него. Он постучался в ворота, ослабший от ран, полученных в сражениях. Он по-прежнему имел ту же внешность, мужчины, на которого смотрят, но в его золотых волосах уже заблистали серебристые локоны, а взгляд обратился в глубину его души, как у слепого или человека, одержимого бесами. Таким было наказание за тот не нанесенный им в башне удар.

В зале, где плясали тени от факелов, Алондор разговаривал с хозяином замка, когда появился звенящий шум и вошел в его голову. Краем глаза воин увидел бледную тень, открывавшую двери. Узкое белое лицо на беленых плечах и кроваво-красная пелена, обрамлявшая шею. Он решил, что она нашла его. С ним случилось нечто вроде обморока, который есть последний приют перед смертью.

Но в дверях была не та женщина, о ком он думал. То заглядывала дочь хозяина Сандра, накинувшая поверх головы пурпурную шаль. Она была хороша, как икона. Кожа мраморно-белая, а алые губы и темные волосы, как у Голбранта, когда он с лирой за спиной возвращался в Креннок-дол. Сандра и вправду могла оказаться сестрою Голбранта, ибо имела с ним поразительное сходство, хотя ничего и не знала о воинах с поросших зеленью холмов. Она практиковала свой собственный способ ожидания. И когда Сандра увидела Алондора с кошмарами в глазах, она тоже почувствовала возбуждение. Если бы он надумал в то время завоевать ее любовь, он не нашел бы ничего лучшего, как рухнуть подкошенным в нескольких ярдах от ее ног.

Она взяла на себя роль заботиться о нем и до самого конца не находила свой труд утомительным. Открыв глаза и увидев ее, он ощутил, как жизнь возвращается к нему новой ненаписанной страницей.

Любовь между ними росла также быстро, как растет ребенок.

Наступила весна, и одна из ночей застала их вместе в его спальне. Сандра принесла с собой свежесть, но Алондор уже знал блаженство демонов, и его умиляло то, что с Сандрой наслаждение не казалось столь нестерпимым…

Ближе к рассвету Алондор поцеловал Сандру и сказал:

— Завтра, Шани, я покину тебя, я должен уйти отсюда.

Ее глаза наполнились слезами.

— Нет, — с грустью улыбнулся он, — не поэтому. На мне проклятие. За мной гонятся. Если я останусь…

— Тогда я пойду с тобой.

— Нет! Что за дар любви от меня твоей сладости, Сандра, если я обреку тебя странствовать бездомной моими путями? — Лицо Алондора побледнело и он с трудом выдавил из себя: — Я пойду…

Да, Сандра была нежной, но это нисколько не мешало ей быть сильной, как и всякой девочке из северных земель. Она схватила Алондора за руку и потребовала от него всей правды, настаивая снова и снова, пока он не отторг ее и не рассказал всего…

— Пусть она приходит, — прошептала Сандра. Ее глаза загорелись.

Он слишком устал. Год отнял у него все силы. Он остался, ибо женская защита показалась ему надежней, чем любой меч или щит в далеком мире.

Шли дни. Зиму сменила весна. Птицы вили гнезда на уступах скал и кровлях жилищ. Алондор поступил на службу к хозяину. Он сражался за него и вернулся с головами убитых. Пир в его честь затянулся до ночи, но несмотря на вино и мясо, он чувствовал в себе усиливавшийся озноб.

Алондор ходил из угла в угол запертой комнаты. Сандра спала. Луна цвета пожелтевшей кости явилась поздно. Он смотрел вдоль мощеной дороги и видел нечто белое, стоявшее там, с развевающимися за спиной пурпурными волосами, с длинными тонкими руками. Она не изменила одежду; ее белое платье висело на ней клочьями савана, ноги были покрыты рубцами. Ее лицо было обращено вверх в звериной тоске; ее глаза, как омут, отражали один его образ. Ее любовь оставалась всепоглощающей. Она съела бы его, если бы смогла.

Алондор преклонил колени и начал шептать молитву, но вместо слов ему на ум шел только образ белой женщины.

Она перешла дорогу. Алондор видел, как женщина ступает в ворота подобно белому дыму. Он слышал ее шаги по ступеням.

Отворилась дверь…

Сандра проснулась и села на постели. Она посмотрела на Алондора, застывшего в молитве; слова к богу все тише и тише слетали с его губ.

Сандра ощутила ужас — Та была здесь.

В это мгновенье он поднялся на ноги. Молитва разом иссякла. Перед ней был человек, лишившийся всего — за исключением той единственной вещи, которая звала и притягивала его. Будто робот, Алондор повернулся, пересек комнату и вышел. Он шел бодро. Алчущий и заколдованный чарами белой женщины, Алондор бездумно шел к ней, ждущей его внизу лестницы.

Когда он шагнул на ступени, Сандра вскочила с постели. Если Алондор выглядел загоревшимся и оживленным, то она казалась его смертью. Сандра, схватила меч, оставленный им, и пошла, дрожа, крадучись, как кошка, вслед за ним.

Она, женщина из высокой башни на морском берегу, была в доме. Она ждала в коридоре, чувствуя, что сейчас он наконец придет к ней. Ее сердце колотилось. Она подняла руки, чтобы распустить волосы, но найдя их свободными, опустила руки. Ей казалось, что она в башне, хотя это не имело значения для нее. Ей чудилось, что она слышит гул моря, несущего волны на взморье; возможно, это была пульсация ее собственной крови, страсть тела, выплеснувшаяся наружу. Вскрикнула чайка, но еще оставалась ступенька под его ногой. Он повернул за угол и открылся для нее. Тепло и радость наполнили ее, как пустой сосуд, которым она была. Она протянула руки, и он вновь пожелал войти в нее. Он забыл.

Но Сандра уже стояла позади него, держа в руках меч. Она также обладала знанием древнейших способов безотказной магии. И в тот миг, когда Алондор шагнул навстречу своей смерти, Сандра встала между ними. Она подняла тяжелый меч и взмахнула им, словно он был сухим стеблем травы. Она ничего не знала о воинах Креннок-дола, о рыцарстве мужчин, не причинявших зла существу, имеющему грудь и лоно, существу, которое они называли женщиной. За все, что она считала для себя дорогим и священным, она нанесла лишь страстный удар. То, что почувствовала женщина с берега моря, было долгой бесцветной болью, затем долгой пурпурной. Ее голова упала с плеч, но ее агония длилась многие века. По пришествии этой вечности она легла оглушенная, бессловесная, ослепленная, расчлененная… Она узнала, что значит быть сонмом разрозненных частиц, и в то же время оставаться целой.