Кэролайн Черри - Источник Шиюна

Джиран размашисто гребла от этого места по течению среди других островков. Следы древних, как и королей Бэрроу, часто встречались здесь на россыпях камней, торчащих из воды и у подножья холмов. Здесь было ее любимое место, где она могла работать в одиночестве — здесь, на краю Короны Анла, далеко за границами, которые никто из болотников не пересекал даже в День Средигодья, далеко за пределами того пространства, за которым ее родичи отважились бы работать. Она наслаждалась тишиной и одиночеством вдали от кипящего хаоса жизни в укреплении Бэрроу. Здесь не было ничего и никого, кроме нее самой, шепота волн, всплесков воды и ленивой песенки насекомых на утреннем солнце.

Холмы проплыли мимо, скрывшись из виду, и она направилась к правому берегу ветреного канала к холму под названием Джиран, в честь которого она сама была названа. Здесь тоже был Стоячий Камень, но возле его основания уже иногда плескалась вода, а сам Джиран, как и другие холмы, громоздящиеся здесь, был покрыт зеленой травой, взращенной сладкими водами Адж. Она ступила из плоскодонки на землю — голые ноги чувствовали себя привычно и уверенно на влажной поверхности — раскрутила веревку и пришвартовала лодку, чтобы быстрое течение не утащило ее. Затем принялась работать. Насекомые прекратили на мгновение стрекотать, услышав свист серпа, затем снова затянули свои песенки, словно согласившись с ее присутствием. Когда травы набиралось достаточно для снопа, она обвязывала ее жгутом, оставляя позади себя ровные ряды. Работая, она забиралась все выше и выше по холму по направлению к Стоячему Камню.

Время от времени Джиран останавливалась и распрямляла натруженную спину, ощущая приятную боль, несмотря на молодость и привычку к этой работе. В эти мгновенья она оглядывала горизонт, устремляя свой взор на дымку, собирающуюся на востоке. С вершины холма, когда работа близилась к концу, она могла видеть весь путь до Короны Анла и кольцо камней вокруг нее, все в дымке влажного воздуха. Она не любила смотреть на юг, где мир заканчивался и умирал. Когда она смотрела на север, щуря в надежде глаза, — как это происходило в ясные дни, — ее воображение рисовало гору на далекой земле Шиюн, но все, что она могла увидеть, были грязно-голубые, темные очертания деревьев на горизонте вдоль Адж — всего лишь болото.

Она часто приходила сюда. Здесь она работала одна в течение уже четырех лет, с тех пор, как ее сестра Сил вышла замуж и она обрела свободу. Она была очень красива, стройная, худенькая с крепкими мускулами, но знала, что время и тихая жизнь, как у Сил, могут изменить это. Отваживаясь на путешествие к холму Анла, она бросала вызов богам. Она выбирала одиночество, несмотря даже на надзор небес. Джиран была самой младшей в семье. Сил была рождена второй, а Соша — самой старшей из трех сестер. Сил сейчас была женой Нгира, ходила всегда беременной и уже начинала выглядеть так же, как ее тетушки. Их мать Ивон умерла от родильной горячки после рождения Джиран, а отец, по словам людей, утопился. С тех пор их стали воспитывать тетки, взяв на себя непомерный груз и преисполнившись жалости к себе. Все три сестры были очень близки, объединившись против своих кузенов и кузин и женской тирании теток. Соша была лидером и заводилой всех проказ и приключений. Но замужество изменило Сил, она в двадцать два года быстро постарела. Только Соша осталась в памяти Джиран неизменно прекрасной — ее смыло водой во время большого прилива Хнота, когда рухнула морская стена; в последнем воспоминании Джиран Соша стоит в то последнее утро своей жизни на плоской лодочке, и солнечный свет струится вокруг нее. За ночь до этого Джиран видела плохой сон — Хнот всегда наводил на нее ночные кошмары — и пересказала свой кошмар Соше, рыдая в темноте. Но Соша только рассмеялась, как обычно встречала все неприятности, и на следующее утро подошла слишком близко к приливу Хнота.

Соша счастливее, чем Сил, думала Джиран, вспоминая жизнь Сил и размышляя о том, как мало осталось времени для собственной свободы. Кроме кузенов, у нее не было других кандидатов в мужья в укреплениях Бэрроу, и единственным, кто захотел ее, был Фвар, брат Гира, мужа Сил, из того же племени. Фвар был очень озабочен этим и, поскольку Джиран все время работала отдельно от своих кузин, ему никак не удавалось застать ее одну. Иногда она с горечью думала о том, чтобы убежать в глубокие болота, представляя, как Фвар злится, что кто-то украл его невесту, ясновидящую дочь Эла, единственную незамужнюю женщину в крепости Бэрроу. Она уже видала женщин из болот, которые приходили за мужьями в Джунай, злых и нищих, как ее тетки, как ее сестра Сил; а еще были женщины из Чадриха, которые просто пугали ее. Самыми приятными, но совершенно безнадежными в ее снах были мысли об огромном северном острове Шиюн, куда уходило золото, где правили полукровки и их процветающие слуги жили в достатке и роскоши, в то время как весь остальной мир тонул.

Когда она косила траву серпом, она думала о Фваре, стараясь вложить всю силу своей ненависти в руку и искренне желая почувствовать такую же ненависть по к нему, хотя и знала, что ненависти этой нет. Она была обречена на недовольство. Она отличалась от всех детей Ивон и от самой Ивон. Ее тетки говорили, что в крови Ивон был какой-то порок, и это очень сильно проявлялось в ней, делая дерзкой и дикой. Ивон, как и Джиран, видела сны. Ее дед Кельн, священник из крепости Бэрроу, дал ей дерево сича и семена азаля, чтобы вложить в амулет, который она носила на шее, — вместе с каменным крестиком королей Бэрроу, которые, по слухам, защищали от колдовства, — но она продолжала оставаться мечтательной. Пороки полукровок, как утверждала ее тетка Джинал, от которых никакие амулеты не защищали, были единственным, что последние могли использовать в отношениях с людьми. Злые языки утверждали, что ее мать Ивон встретила однажды владыку-полукровку или кого-то еще хуже на дороге накануне Средигодья, когда по дороге еще можно было ездить, а мир был шире. Но линия Эла шла от священников, и дед Кельн однажды шепотом утешал Джиран тем, что ее отец в молодости тоже видел сны, но заверял, что этот недуг прошел у него с годами.

Ей бы очень этого хотелось, потому что некоторые сны приходили к ней, когда она бодрствовала, и в одном из них она видела себя в Шиюне, сидящей на огромном холме среди сватающихся к ней полукровок, по сравнению с которыми Фвар — ничтожество. Это были сны-желания, совершенно не похожие на сны, от которых ее прошибал холодный пот, в которых она переживала обреченность Чадриха или судьбу Соши, видела под водой лица утонувших — сны о Хноте, приходившие, когда луны начинали сближаться, а небо, море и земля вздымались в конвульсиях. Казалось, что приливы и отливы двигаются в ее крови, делая ее мрачной и расположенной к диким выходкам во времена прилива Хнота. В ночи прилива она даже боялась уснуть; все луны сияли, и она клала ростки азаля под подушку, лежа без сна столько, сколько могла.