Дэвид Уилсон - Крыса на козлах

Если бы только я был чуть терпеливее, то узнал бы куда больше. Я бы остался в этом доме, незамеченный, и наблюдал бы за человеческим поведением. Моя матушка говорила мне: спрячься в уголке и смотри. Но я хотел ощутить силу. Ошибка ли молодости в том, что она хочет взять только все сразу, а не по частям? Конечно, сейчас я старше, хотя вряд ли умнее и вряд ли осторожнее, но все-таки… думаю, что такая опрометчивость не ошибка молодости и не достоинство ее. Молодость глупа, когда терпит поражение, и мудра, когда побеждает. Те, кто старше и осторожнее, могут не испытать ни радости победы, ни горечи поражения, поэтому и жизнь их пуста.

А тогда я проклял свою поспешность. Мне хотелось знать, что происходит снаружи, но я сам отсек себя от этого поучительного зрелища. Я изо всей силы ударился в прутья, но они не поддавались. Неожиданно издалека послышался цокот, постукивание и храп. Резкие крики вверху, потом быстрый топот ног, сбегающих по лестнице. Этот повторяющийся цокот и храп. Я уже слышал это на улицах, лошади и повозка. В переднюю дверь постучали. Еще голоса. Грубые, грубые. Дверь хлопнула… что происходит? Снова храп и постукивание, на сей раз удаляющиеся — повозка отъезжает. Я весь превратился в слух, но звук утих вдали. Они что, все уехали? Чудища точно уехали, а девушка?

— Пусть она войдет теперь, пока их нет! — взмолился я. — Ну зайди же, зайди!

Дверь закрылась. Значит, кто-то остался. Но никто так и не входил в кладовую. Слушай-ка, слушай, а это не всхлипы? Я не мог сказать точно. Странное дело! Через щелку в двери пробивался свет — но ни лампа, ни свечка такого света дать не могли. Я потер глаза. Свет не погас, теперь он двигался, и я услышал сразу два голоса: добрый голос и еще один, столь же ласковый и мелодичный. Такого голоса я здесь не слышал. Кто же еще был в доме? О, этот новый голос был таким добрым, таким утешающим, заботливым, любящим. Нет, люди не могут быть чудовищами, если они так разговаривают. А может быть, среди них так же, как и среди нас, есть добрые и злые? Мне безумно захотелось взглянуть на человека с таким ласковым голосом. А свет? Что может испускать свет столь яркий, что даже сквозь щель двери он наполнит кладовую сиянием?

Шаги, неожиданные торопливые шаги к двери кладовой. Застыв от волнения, я прижался к прутьям. Дверь открылась, и вошла девушка.

— Я здесь! — закричал я. — Здесь, в углу!

Но она не заметила меня, а открыла дверь в сад и выбежала наружу. Через мгновение она вернулась, держа в руках большой круглый плод. Я видел такие и раньше, но не знал, как они называются. Она прошла через кладовую внутрь дома и я опять услышал ласковый голос. Дверь кладовой осталась открытой, и наружная, наверное, тоже, потому что звуки стали яснее. Девушка то ли всхлипнула, то ли охнула, словно увидев что-то сверхъестественное. Затем опять зазвучал этот ласковый голос и шаги опять торопливо застучали в мою сторону.

— Я здесь, в углу! — надрывался я. — Да глянь же сюда!

Она подошла близко, так близко, что почти коснулась клетки своей босой ножкой, но все равно не заметила меня. Открыв дверь погреба, она скрылась внутри, и вынесла оттуда клетку раза в два больше, чем моя. Внутри пищали от ужаса шесть белых мышей. Девушка тихо уговаривала их, но они то ли перепугались, то ли просто были слишком глупы, чтоб понять, что она разговаривает с ними.

— Выпустите нас! — вопили они. — Спасите! Помогите!

Я бы прикрикнул на них, если бы девушка не выбежала. Я даже не успел сообразить, что следует крикнуть. И снова голоса, и снова вздох изумления. Да, там определенно происходило что-то необыкновенное. Эти проклятые мыши — они стали частью происходящего, пока я сидел здесь в углу, изо всех сил желая быть пойманным.

Ласковый голос сказал что-то еще, торопливые шаги, сейчас? О приди же, приди же, приди! И она пришла. Прямо к моему углу, прямо к моей клетке. Она подняла клетку и в какой-то миг наши глаза встретились. Такую синеву я видел только на утреннем летнем небе. Нежный голос словно успокаивал меня, но я не боялся. Я дрожал от радостного волнения, а не от страха. Она вынесла меня из кладовой, пронесла по темному коридору. А парадная дверь, конечно, была открыта, а за дверью сиял тот свет, который осветил даже кладовую. И что бы не ожидало меня за этой дверью, оно приведет меня в новый мир, который я искал.

3

У меня захватило дух: перед домом стояла карета из чистого золота, запряженная шестью белыми рысаками. А рядом с каретой, купаясь в лучах света, стояла женщина. Я не знаю, была она старой или молодой — но я никогда еще не видел ничего прекраснее. Когда она заговорила, я словно окунулся в ее ласковый, нежно омывающий меня голос. Помню, когда она шагнула ко мне, я подумал — сейчас она убьет меня. И я желал умереть потому что только так я мог бы навсегда остановить это мгновение.

Но мне не суждено было умереть. Она коснулась моей головы и я почувствовал, что поднимаюсь и расту во все стороны. Я словно раскололся пополам и рождался заново — существом бесконечно большим и могущественным.

— Ну вот, — сказала окутанная светом женщина. — Теперь у тебя есть карета, кони и кучер, который отвезет тебя на бал.

Я в изумлении уставился на нее. Она говорила, и я понимал ее! Я понимал их речь!

— Благодарю тебя, милая Мара! — ответила девушка. — Но не могу же я ехать в этих обносках?

— Ну конечно же, нет, — улыбнулась Леди Света. — А теперь?

Она коснулась девушки и обноски превратились в шелковое платье и драгоценности.

— Была замарашкой, стала принцессой. И можешь отправляться на бал!

О да, девушка, несомненно, была принцессой. А я? Кем был я? Человеком! Я глянул на свое тело и увидел великолепный кафтан и блестящие черные сапоги! Я стоял на двух ногах и был даже выше девушки, в руке у меня был кнут — а в моих ушах звучали слова, человеческие слова, и я понимал их и даже мог говорить!

— Но предупреждаю тебя, — нахмурилась Леди Света, — ты должна покинуть бал до полуночи, потому что с последним ударом часов ты снова станешь служанкой в грязном платьице, а все остальное снова станет тем, чем было раньше. Не забудь, Амадея!

— Благодарю тебя, милая Мара! Я не забуду!

— Роберт, — Леди Света обернулась ко мне. — Отвези Амадею на бал.

— Да, мэм, — ответил я. Потом спохватился. — Но я не знаю дороги!

— Кони сами донесут вас.

Я помог Амадее сесть в карету и сам вскарабкался на козлы. Я не раз видел кучеров и знал, что надо делать — взял в руки вожжи и крикнул лошадям: «Н-но! Поехали! На бал!!»

И мы поехали. Мимо железных ворот, по булыжной мостовой, с цокотом копыт, храпом коней и стуком колес. Прохожие оглядывались на нас — и посмотреть было на что! Золотая карета, запряженная шестеркой рысаков, а на козлах сидит нарядный кучер в пурпурном камзоле с расшитым золотом поясом. Я поглядывал по сторонам в надежде увидеть где-нибудь в темном уголке моих родичей, но никого так и не заметил. А может быть, мои человеческие глаза были недостаточно остры, чтобы заметить их. Мы катили вперед и вперед, улица за улицей, а затем въехали на мост. Я никогда не был здесь раньше. Под нами оказалась река, которой так боялся мой отец, и даже в сумерках я заметил блеск быстро текущей воды. А потом кони вынесли нас на широкую аллею, окруженную деревьями, в конце которой высился самый большой дом, который можно было представить, с белыми стенами и башнями, с широкой каменной лестницей, ведущей к золотым дверям. «Да это дворец принца!» — тихо прошептал я.