Майкл Ши - Жемчужины Королевы-Вампира

II

Вода только казалась мутной. Погрузившись в нее, мы не могли не подивиться той кристальной ясности, с которой нам были видны не только собственные ноги, но и весь пруд до самого дна: надо сказать, что в большинстве своем бочажки были не слишком глубокими, даже самые широкие из них. Все дело в особой почве. Если нырнуть поглубже и вытащить на поверхность горсть донного ила, а потом отжать из него воду, то окажется, что по весу он не уступает аналогичному объему железной руды. А стоит, находясь на дне, поддеть ил носком сапога, как над головой тотчас поднимается столб жидкой грязи, которая, однако, почти также быстро и оседает. Позже мне объяснили, что полипам нужна такая вязкая тяжелая почва для роста жемчужин. Пока еще стоял белый день – а он действительно был какой-то белесый, точно и солнечный свет пропитала болотная вода, – мы решили попробовать себя на новом поприще.

Через полчаса мы уже плыли, подталкивая перед собой узелки с пожитками одной рукой и держа обнаженные мечи под самой поверхностью воды другой. Вещевые мешки были предварительно набиты пробкой и завернуты в промасленную тюленью кожу, а мечи густо смазаны жиром. Лучший способ уцелеть в этих болотах – оставаться в воде целый день, как выдра, и выползать на берег только на ночлег. Прежде всего, это помогает быстрее научиться ориентироваться в чуждой стихии. Благодаря необычайной прозрачности воды ныряльщики могут заметить ползуна, выкарабкивающегося из донного ила, несколькими секундами раньше, чем он набросится на них, но если они сами будут то и дело выбираться на сушу, а потом нырять обратно, то не смогут ясно видеть под водой, и тогда их легко будет застигнуть врасплох. Во-вторых, все лагуны связаны между собой, и потому, если плыть, постоянно меняя направление, как в лабиринте, то можно перебираться из одного озерка в другое, не рискуя наткнуться на земляную преграду.

Первый найденный нами полип одиноко стоял посреди небольшого пруда. Высотой он был с рослого человека, кончики его щупальцев немного не доставали до поверхности воды. Мы и понятия не имели, большой это полип или нет. Его красные ветки рдели сквозь толщу воды, точно языки пламени, и я бы наверняка остановился, чтобы просто полюбоваться им, если бы не мысль о предстоящей драке с ним же. Как только мы оказались в заводи, его щупальца задвигались, точно исследуя изменения в окружающей среде. Стараясь держаться вне пределов их досягаемости, мы нырнули, чтобы рассмотреть нижнюю часть растения. Внизу, между точкой, где стебель-якорь разветвляется на множество отростков и илистой поверхностью дна, виднелся пучок волокон, который ныряльщики называют удавкой – по способу применения. Там же, только с другой стороны стебля, находились два крупных вздутия – жемчужные капсулы, догадался я.

Мы поднялись на поверхность.

– Дыши как следует, Бык, – обратился я к своему спутнику. – Я ударю по капсулам, как только ты ухватишься за удавку и отвлечешь на себя большую часть щупальцев. Так что набирай воздуха побольше.

Барнар кивнул и стал привязывать свой меч к узелку с пожитками. Я собирался нырнуть с оружием, на случай нападения ползунов, но у моего напарника руки все равно будут заняты. Потом он принялся размеренно выдыхать воздух и наполнять легкие снова и снова, раз за разом все глубже. Я последовал его примеру. Мы кивнули друг другу, показывая, что готовы, и погрузились на дно.

Мы направились к полипу с разных сторон, чтобы застичь его врасплох. Мне надо было дождаться, пока Барнар обезвредит его щупальца, и я остановился на полпути и наблюдал, как он подплыл к стеблю и схватился за удавку. В то же мгновение все до единого кроваво-красные щупальца встрепенулись и с умопомрачительной скоростью рванулись к нему: я и не предполагал, что под водой можно двигаться так быстро. Полип походил на куст, согнутый неожиданно налетевшим ураганом; Барнар и оглянуться не успел, а щупальца уже обвились вокруг его шеи, ноги и торса, так что ему пришлось отнять одну руку от удавки, чтобы защитить собственное горло.

Настала моя очередь. Возня с полипом заняла немного времени, но вполне достаточно для того, чтобы у меня мурашки побежали по коже: он был одновременно жесткий и гибкий, как оживший камень. Именно в этом и заключается одна из основных трудностей работы собирателей жемчуга: полип невозможно проткнуть никаким оружием. Я изо всех сил сдавил его стебель по обе стороны от вздутия, и жемчужина выскочила оттуда, как семечко из перезревшего плода. Я попытался ухватить ее, но она выскользнула из моих пальцев, точно намыленная. И тут меня будто молотом по спине огрели. От удара меня швырнуло вперед, и я ухитрился-таки поймать скользкую драгоценность, потом пошарил в грязи у корней растения, получил еще два удара по плечам, от которых у меня едва кости не треснули, и был таков. Поднявшись на поверхность, я остановился перевести дух.

Барнар был все еще внизу. Мне было видно только расплывчатое пятно, вокруг которого то и дело вздымались и снова опускались красные щупальца полипа, точно цепы на молотильне. Я засунул жемчужину в карман, набрал полную грудь воздуха и опять нырнул. Полип и мой напарник сцепились намертво: часть щупальцев по-прежнему обвивали Барнара за шею, за ногу и вокруг торса, а он одной рукой стискивал удавку, чтобы обездвижить остальные и не дать растению удушить себя окончательно. Когда мы с ним шли через степь, он, бывало, брал осколок каменной соли с кусок лошадиного навоза величиной и сжимал его одной ладонью так, что он превращался в песок. Однако сейчас его легкие наверняка уже готовы были треснуть от напряжения, тогда как полип нисколько не ослабевал. Я подплыл к стеблю и обхватил удавку обеими руками. Этого было достаточно: щупальца, удерживавшие моего друга, тотчас разжались. Мы, отчаянно барахтаясь, рванулись наверх. В последний момент что-то царапнуло меня по лицу, я почувствовал резкую боль, но тут же все кончилось, мы вынырнули. Барнар пыхтел, отдуваясь, как кашалот. Еле шевеля руками и ногами, мы подплыли к узкой полоске грязи, отделявшей наш бочажок от соседнего, облокотились на нее и стали отдыхать. Я показал другу нашу первую добычу. Рваные раны, какие обычно остаются от соприкосновения с заостренными камнями, украшали его лицо в двух местах. Моя левая щека тоже была распорота. Видишь, до сих пор шрам остался.

– Что ж, – сказал Барнар, – хорошая плата, тяжелая работа.

– Верно, – отозвался я. – И все же это, сдается мне, самая тяжелая работа из всех, что когда-либо выпадали мне на долю. – Тут до нас донеслись звуки возни, очень явственные, но в то же время далекие, как будто что-то происходило через лагуну-другую от нас. Мы вытащили мечи и, толкая перед собой узелки с пожитками, перебрались в соседнее озерцо. Его дальний берег покрывал кустарник, который все еще не перестал трястись от чьего-то неловкого прикосновения. Из лагуны за ним доносились шлепки, точно кто-то изо всех сил хлопал ладонью по поверхности воды, клокотание, фырканье и резкое прерывистое дыхание, явно человеческое.