Андрей Шевченко - Пари Прометея

*****

— Должен сказать Прометей, выбор ты сделал не лучший! — титану в голосе Дэйва почудился оттенок сожаления. — А то ведь получается, что мою дипломную работу могут счесть тщательно отрежиссированной. Это, знаете ли, чревато попаданием не в корифеи, а скорее наоборот. Надо было тебе брать того попа, все ж, божий человек… Ну да ладно, давай смотреть…

*****

Егорыч сидел на лавочке и размышлял о своём видении. Вроде как сон и не сон одновременно. Говорят же "допился до зелёных чёртиков", вот, наверное, и у него было что-то подобное. А может и впрямь он уже готовится "концы отдать", как сказал тот со свиным носом? Надо бы прекратить глотать дешёвое, отдающее резиной, вино и дрянную водку, Егорыч и сам это понимал, но прекратить это не мог — кроме пьяных воспоминаний у него уже ничего не осталось.

Все четыре года войны Петр Егорович Фролов прошёл от Москвы до Берлина разведчиком на передовой. И за эти годы приучился пить водку, самогонку и неразведённый спирт, а ведь ему к концу войны едва стукнуло двадцать пять. Егорыч вздрогнул, как всегда при воспоминаниях о войне. Молодое пополнение прибывшее на линию фронта практически всё полегло в первом же бою. Взятие Днепра, земли не было видно, потому что шли по трупам своих. Из роты Фролова выжил он один, и его тогда даже не ранило. После боя нашли цистерну со спиртом, которую вовремя не доставили для раздачи фронтовых "ста грамм", и вместе с остальными выжившими в днепровской мясорубке, Егорыч упал насмерть-пьяный прямо около этой цистерны. Пропаганда голосила: "Немецко-фашистские захватчики бегут уже при виде наших доблестных войск!". Да, немецкие союзники, румыны, сдавались толпами, а вот элитные эсесовские части дрались до последнего. Кто видел поле боя между эсесовцами и штрафниками, официальным сообщениям больше не верил. Берлин. Гитлеровцы поставили под ружьё всех, кто мог держать оружие. Взвод Егорыча не мог пройти по улице, как было велено командованием, так как из подвала разрушенного дома по всему, что двигалось, долбил крупнокалиберный пулемёт. Рядовой Фролов через развалины соседнего трехэтажного дома обошёл пулеметную точку, ворвался внутрь и всадил длинную очередь в спины двух немцев. Один сразу уткнулся лицом в землю, а второй… Егорыч на всю жизнь запомнил огромные глаза, худую шею и струйку крови, стекавшую с губ тринадцатилетнего мальчишки, который сползал по стене, оставляя на ней клочки одежды и мяса. "Это ж война, не мы его, так он бы нас…" сказал ему вечером лейтенант, разливая по стаканам спирт. Война давно закончилась, но взгляд невидящих глаз этого парнишки преследовал Фролова всю жизнь.

С фронта Егорыч привёз в родной Пятикамск только чемодан медалей, хотя более ушлые его сослуживцы не гнушались пограбить немцев, а также обобрать мертвецов, как чужих, так и своих. Он устроился токарем на завод, поселился в общежитии и потянулись гражданские будни, выполненные как по шаблону: день — работа, вечер — водка, ночь — сон, работа, водка, сон… Он понимал, что не дело делает, но затянул зеленый змий… пять лет послевоенной жизни просто вычеркнуты…

На его счастье повстречалась ему Дуся. Вытянула из болота, тормошила, сама пошла учиться в вечернюю школу и его с собой потащила. Он начал ходить в кино, на танцы, даже в театр несколько раз ходили. Потом Егорыч по настоянию Дуси подал заявление в школу милиции. Его приняли, как же фронтовик, рабочий человек, характеристики с места работы самые положительные. Опять же, если и выпивает иногда, так это значит наш, а не вражина. Дуся устроилась в эту же школу мыть полы. После школы Фролов стал участковым и за годы работы на своём участке навидался всякого: и пьяных дебоширов и хулиганов и просто тунеядцев. Детей семье Фроловых бог так и не дал, то ли сказалось ранение Егорыча в пах, когда он задерживал убийцу трёх человек, то ли Дуся не смогла, потому что ещё во время войны на стройке сильно простыла. Но несмотря на это жили они душа в душу.

Через двадцать пять лет безупречной службы Егорыч вышел в отставку в чине старшины и ещё десять лет работал ВОХРовцем на местной тарной базе. Дуся к тому времени уже сильно и долго болела, но когда однажды утром Егорыч обнаружил её бездыханной, у него земля ушла из-под ног. Время похорон и первые месяцы жизни вдовцом Егорыч даже толком и не помнит — всё в тумане горя и безысходности. А потом Егорыч, не выдерживая одиночества, начал пить. Сначала понемногу и с кем-нибудь из друзей, потом много и в одиночку, а потом докатился и до посиделок с местными бомжами и алкашами в заброшенном здании завода.

Постепенно Егорыч превратился в неопрятного, озлобленного человека, практически не общающегося с внешним миром. Из всех знакомых с ним продолжали поддерживать контакты только друг детства Сергей Никонов да его жена Наташа, живущие в соседнем доме. Был раньше у Егорыча ещё один близкий друг — Пашка, всю войну вместе прошли, в милиции три десятка лет, и ни одной царапины. А умер он от сердечного приступа в очереди за водкой ещё в 87-м. Вернее, уже не в самой очереди, а в больнице, на руках у Егорыча, когда, казалось, уже всё позади…

А потом начались эксперименты над советской страной: карточки, инфляция, обмены денег, МММ, дефолты… Появилось много такого, чего Егорыч не помнил со времён войны: беспризорные дети, голод, вши… Могучая некогда держава сначала пала на колени, а затем рассыпалась в прах. Впрочем, Егорыч ничего не знал о том, что творилось сейчас, возможно что-то и улучшилось, но на образе жизни конкретно взятого пенсионера, то бишь его самого, это никак не сказывалось. Телевизора у него уже давно не было, радио он не слушал и в лучшие времена, а соседские бабки, которые ежедневно собирались на лавочке и их было слышно из его квартиры, тараторили только о своих внуках да сплетничали о соседях. С другой стороны Егорычу уже было глубоко наплевать на то, куда катится страна, о чём думают люди. Он с утра "заправлялся" (если было чем), закуривал свою самокрутку и… всё.

Вспомнив о самокрутке Егорыч полез в карман и достал кисет, подаренный ему Дусей много лет назад. Дело было в том, что курил Егорыч исключительно махорку. А так как её фабрично не фасовали, то приходилось самому скручивать "цигарки", чему он более чем за шестьдесят лет курения, научился замечательно. Вот и сейчас Егорыч приготовился высыпать пригоршню душистой махорки на бумагу, но только недоуменно покрутил головой. Заготовок, которые делал из газет, в кармане не было. Он поискал в другом кармане — тоже нет. Может, забыл дома? Егорыч кряхтя поднялся и тут заметил стопку квадратных бумажек на краю лавочки. И как это они оказались там? Машинально, наверное, положил… Егорыч насыпал на бумажку махорки, скрутил её в трубочку, лизнул языком, чтобы не рассыпалось, и поморщился. Горечь какая-то во рту. Ну да ладно, небось с похмелья.