Урсула Ле Гуин - КН

Правительственный кризис начался с неприятностей в Австралии. Некоторые чиновники Психометрического бюро обвинили австралийских оценщиков в фальсификации результатов Теста. Но это было невозможно, так как все компьютеры бюро связаны с Центральным банком данных Мирового правительства в Кеокуке. Доктор Спики заподозрил, что австралийские оценщики подделали сам Тест, и настоял на их немедленной проверке. Конечно, он оказался прав. То был заговор, а подозрительно низкие результаты проверок в Австралии объяснялись нарушением процедуры Теста. Многие заговорщики при независимой проверке показали КН более 80! Государственное правительство в Канберре проявило непростительную небрежность. Признай они свою вину, все бы сошло им с рук. Но они запаниковали, перебрались на овцеводческую ферму где-то в Кливленде и попытались отделиться от Мирового правительства. (По мнению доктора Спики, типичный массовый психоз: бегство от действительности, затем следует фуга и кататония.) К сожалению, Президиум был парализован — Австралия отделилась за день до того, как президент и Президиум должны были проходить ежемесячный Тест, и они боялись увеличить свой КН принятием ответственных решений. Так что этим печальным случаем вызвалось заняться Психометрическое бюро. Доктор Спики сам полетел на ядерном бомбардировщике и помогал разбрасывать листовки. В отваге ему было не отказать.

Когда австралийский инцидент разрешился, оказалось, что большая часть Президиума, включая президента Сингха, набрала больше 50 пунктов, а потому их обязанности временно взяло на себя Психометрическое бюро. Что было вполне разумно — Мировое правительство к этому времени занималось исключительно проведением Теста, обучением Персонала и организацией самообеспечения Психолечебниц. Если перейти на личности, это означало, что доктор Спики, как глава Психометрического бюро, становился и. о. президента Соединенных Штатов Мира. Я, как его личная секретарша, конечно, страшно им гордилась. Но ему высокое положение никогда не ударяло в голову. Он был так скромен! Порой, представляя меня новым знакомым, он говорил: „Это Мэри-Энн, моя секретарша. — И добавлял, подмигнув: — Если бы не она, я бы давно набрал больше пятидесяти!“ Бывали моменты, когда я теряла надежду, потому что общий КН мира все рос и рос.

Однажды я глянула на еженедельный результат: средний КН был равен 71. „Доктор, — сказала я тогда, — мне порой кажется, что весь мир сходит с ума!“ „Посмотрите на это с другой стороны, Мэри-Энн, — ответил он. — Посмотрите на всех пациентов Психолечебниц — я знаю, их уже три целых и одна десятая миллиарда при 1,8 миллиарда Персонала — но посмотрите на них! Они проходят лечение, они занимаются трудотерапией на заводах и фермах, они постоянно помогают себе и друг другу достичь душевного здоровья. Разумеется, средний коэффициент нормальности сейчас очень высок. Все они безумны. Но ими нельзя не восхититься. Они борются за душевное здоровье. И они… победят! — Он глянул в окно и, чуть покачиваясь на пятках, добавил тихо, как бы про себя: — Если б я не верил в это, как бы я мог жить дальше?“

Я знала, что он думает о своей жене. Миссис Спики набрала 88 при первой же всеамериканской проверке. Уже много лет она находилась на территории Психолечебницы Большого Лос-Анджелеса. И если кто- то еще думает, что доктор Спики не был искренним в своих убеждениях, вспомните об этом! Он пожертвовал ради них всем. Но даже когда Психолечебницы вошли в рабочий режим, когда мы справились с эпидемией в Южной Африке и с голодом на Украине и в Техасе, тяжкий груз не спал с плеч доктора Спики, потому что с каждым месяцем работников Психометрического бюро становилось все меньше. Кто- нибудь обязательно проваливался на ежемесячном Тесте, и его отправляли в Бетесду. В машинописном бюро никто больше месяца-двух не задерживался. И пополнять штат становилось все сложнее, потому что многие здоровые молодые люди шли добровольцами в Персонал, работать в Психолечебницах. Неудивительно — жизнь за решеткой была куда легче и приятнее, чем снаружи. Все так уютно, столько новых друзей и знакомых — я положительно завидовала этим девчонкам! Но я-то знала, в чем состоит мой долг.

По крайней мере, в здании ООН, давно уже переименованном в Псхометрическую башню, стало намного спокойнее. Порой целыми днями во всем небоскребе не было никого, кроме меня, доктора Спики и уборщика Билла (набиравшего ежеквартально 32 пункта, как часы). Все рестораны были закрыты, как и большая часть Манхэттена, но мы устраивали такие чудные пикники в бывшем зале Генеральной ассамблеи! А тишину постоянно нарушали звонки откуда-нибудь из Буэнос-Айреса или Рейкьявика, потому что у и. о. президента постоянно спрашивают совета по разным вопросам. Но 8 ноября прошлого года — я никогда не забуду этот день, — когда доктор Спики диктовал мне план мирового экономического роста на следующую пятилетку, он внезапно прервался и спросил:

— Кстати, Мэри-Энн, какой у вас КН?

Мы проходили Тест за два дня до того — шестого числа. Мы всегда проходили его в первый понедельник месяца. Доктор Спики никогда не позволил бы исключить себя из правил Всеобщего Тестирования.

— Двенадцать, — ответила я и только потом сообразила, что это довольно странный вопрос. Нет, конечно, мы часто упоминали в разговоре свои коэффициенты, но странно было, что доктор поинтересовался моим, прервав важное государственное дело.

— Чудесно! — Доктор помотал головой. — Мэри-Энн, вы чудо! Это меньше, чем в прошлом месяце, верно?

— Мой КН всегда колеблется между 10 и 14, — ответила я. — Тут ничего нового, доктор.

— Когда-нибудь, — произнес он, и лицо его обрело то вдохновенное выражение, с которым он произносил свою эпохальную речь о Психолечебницах, — когда-нибудь нашим миром будут править люди, достойные править. Люди, чей КН равен нулю!

Нулю, Мэри-Энн!

— Господи, доктор, — шутливо заметила я, хотя его возбуждение меня немного обеспокоило, — даже вы никогда не набирали меньше трех, да и то было почти год назад.

Он посмотрел как бы сквозь меня — очень неприятно.

— Когда-нибудь, — произнес он все с той же интонацией, — ни у кого в мире не будет КН более 50! А когда-нибудь не останется никого с КН более 30! Более 10!

Лечение будет усовершенствовано. Я лишь диагност. Но лечение будет совершенствоваться! Мы найдем панацею! Когда-нибудь… — Он все смотрел на меня, а потом спросил: — Знаете, сколько я набрал в понедельник?

— Семь, — наугад бросила я. Семь он набрал в прошлый раз.

— Девяносто два, — ответил он.

Я рассмеялась, подумав, что он так шутит. Чувство юмора у него всегда было бесовское. Но я решила, что пора нам уже вернуться к плану мирового экономического роста, и весело заметила: