Барбара Хэмбли - Ледяной Сокол

– Не знаю, сколько мне тогда было лет, – говорила Хетья, делая глоток горячего ячменного отвара, что подала ей Джил-Шалос. – Не знаю, сколько мне было лет, когда ее голос впервые зазвучал в моем сознании.

Она расправила юбку, которую нашли для нее, – домотканую, поношенную, с прорехами… как и вся одежда в Убежище, – и оглядела собравшихся вокруг нее вельмож. Они едва уместились в самом маленьком из королевских совещательных кабинетов.

– Полагаю, лет шесть или семь. Я знаю, что напугала свою мать и привела в ужас всех тетушек… потому что я вдруг стала говорить такие вещи, какие не положено говорить маленькой девочке. Ей и думать о таком нельзя. И знать – тоже.

Сухая усмешка Хетьи относилась к рыжеволосому ребенку с вечно вздернутым подбородком, широкими скулами и невинными ореховыми глазами, к девочке, жившей в доме со сверкающими чистотой стеклами… Эти окна оставались открытыми после наступления темноты, чтобы в дом мог без труда проникать вечерний ветерок. В улыбке женщины Ледяной Сокол, сидевший у двери вместе с Джил-Шалос и еще парой воинов, увидел воспоминание о родителях и родственниках, которые почти все умерли, едва успев испугаться и ничего не поняв, когда в одну из ночей в дом вползли тонкие струйки ядовитого ветерка, а тени вдруг сами собой выросли и поглотили свет ламп…

Минальда спросила:

– У нее есть имя?

Она наклонилась вперед, темная коса, в которую были вплетены жемчужины, качнулась и упала на поблекшую красную шерсть парадного платья.

Тонкие брови Хетьи сошлись на переносице.

– Оале Найу, – произнесла она наконец. – Только я не знаю, что это такое – имя или титул. Но иногда она называет себя и по-другому.

Ледяной Сокол видел, как собравшиеся обменялись взглядами, и по комнате пробежал шепоток; кто-то о чем-то недоуменно спрашивал вполголоса… словно легкий порыв ветра промчался по фруктовому саду. Даже на лордов Убежища слова женщины произвели впечатление, хотя эти лорды были последними представителями древней знати Гая, которые умудрялись даже теперь сохранять слуг и вассалов, и собственные крошечные армии. Уж они-то вовсе не были намерены позволить кому бы то ни было лишить их хотя бы части привилегий, реальных или воображаемых. Лорд Анкрес что-то шепнул на ухо лорду Скету, и тот кивнул, выпучив голубые глаза.

Трое из четырех магов Убежища – Руди, Венд и Илайя, – сидевшие на скамье из гладко оструганных сосновых досок, наклонились вперед, внимательно слушая женщину. Бывшие соплеменники Ледяного Сокола называл таких людей Мудрейшими. Они вызвали несколько магических огоньков, чтобы усилить янтарный свет маленького круглого очага, но теперь эти голубовато-белые светлячки почти угасли, и зал официальных собраний стал выглядеть уютно и почти интимно.

– Оале Найу, – негромко повторила Минальда, словно пробуя на вкус эти звуки и ища в них признаки чуда. Владычица Убежища, вдова Элдора, последнего короля Дарвета, сильно изменилась с тех пор, когда семнадцатилетний застенчивый Ледяной Сокол, с трудом спасшийся от дарков, увидел ее впервые, семь лет назад. Но она по-прежнему отличалась изящным сложением и изысканной красотой, а ее проницательные синие глаза замечали очень многое; это была пешка, с тяжким трудом пролагающая себе путь через шахматную доску, чтобы стать отнюдь не королевой, но королем.

– А ты всегда ее помнишь? – спросил Альтир Эндорион, владыка Убежища Дейра.

У него были точно такие же глаза, как у его матери Минальды – большие, голубые, словно небо ранним утром, и такие же, как у нее, угольно-черные волосы. А от отца он унаследовал воспоминания о Доме Дейра, о роде, который вел свое происхождение от начала Времени Тьмы; воспоминания обрывочные, неточные, неупорядоченные, воспоминания о давно забытых людях, об ошибках и проступках предков… Некоторые члены его рода тоже обладали подобными воспоминаниями, – Ледяной Сокол слышал об этом. А иных воспоминания посещали лишь изредка, случалось – в виде беспокойных, тревожащих снов. И у Минальды имелись воспоминания, унаследованные по боковой линии Дома Дейра. Порой у Тира были глаза старца, которому исполнилось три тысячи лет, а то и больше.

Но на самом деле, это был мальчуган всего восьми лет от роду, и сейчас он именно так и выглядел. Его личико лучилось любопытством, когда он глазел на пришелицу из другого мира.

Хетья с улыбкой посмотрела на него сверху вниз, и выражение ее лица смягчилось.

– Я не то чтобы помню ее, мой юный лорд, – молвила она. – Я… я и есть она, если можно так выразиться. Она – часть моего сознания, – Хетья постучала себя пальцем по виску, – там у нее словно маленькая комнатка… Иной раз она просто сидит в этой комнатке и разговаривает со мной, а иной раз выходит, и… и тогда уже я сижу в той комнатке, и слушаю, что она говорит, и просто наблюдаю, что именно она делает моими руками, моими ногами… как она распоряжается моим телом.

Хетья снова нахмурилась, уголок ее рта болезненно поджался при каком-то воспоминании. И она отвела взгляд, чтобы не смотреть в невинные глаза Тира.

Помолчав мгновение-другое, женщина продолжила:

– Иногда она мне говорит что-то, а иногда показывает… показывает то, что было в прошлом. Очень трудно объяснить, как все это происходит между нею и мной.

– Руди? – Минальда через комнату устремила взор на молодого мага, бывшего ее возлюбленным. Вместе с двумя своими собратьями по ремеслу он сидел на благопристойном – с точки зрения политики и религии – расстоянии от лордов Убежища и епископа Майи. – Ты когда-нибудь слышал о подобном?

Руди Солис покачал головой. Ледяной Сокол подумал, что и маг тоже изменился за прошедшие семь лет. Как и Джил-Шалос, маг был чужаком, рожденным в ином, далеком мире. Когда они явились вместе с чародеем Ингольдом – наутро после окончательного разрушения Гая, – Ледяной Сокол сразу понял, что Джил-Шалос, которая сейчас сидела рядом с ним в свободной черной одежде стражницы, непременно выживет. Сокол по глазам понял, что эта женщина – воин.

А вот насчет Руди у него такой уверенности не было. И даже после того, как молодой человек овладел силой Мудрейших, – Сокол все же не поставил бы и куска собачьего дерьма на то, что Руди останется в живых. Ну, сегодня, пожалуй, Сокол рискнул бы поставить на этого парня монетку. Но только одну – не больше. При всех испытаниях, через которые пришлось пройти юному магу – и под попечительством Ингольда, и самостоятельно – ему все равно недоставало душевной твердости. Как и многим цивилизованным людям.

– Я никогда ни о чем подобном не слышал, – сказал Руди. – И Ингольд тоже, насколько мне известно. Ну, по крайней мере, при мне он о таком не упоминал. – Чародей смахнул упавшие на глаза длинные темные волосы. – Но когда мы тут закончим разговор, я все-таки свяжусь с ним и спрошу.