Райдо Витич - О чем молчит лед

С каждым днем на душе становилось все тяжелее и сумрачнее как в лесу. Дни стали похожи на ночи, ночи на вечность. Вечер, затянувшийся на сутки, превратился в ночь и вот уже месяц не уступал место заре.

Ма-Гея варила кашу и смотрела на детей, что встали у оконца, поглядывая в стылую тьму. Трояны ушли в Арктур и судьба их была неизвестна матери. Дочери же хоть и рядом, а душа и за них болит — что ждет пострелок? А младшого Сева, что укутался в плащ и, лежа на постели, сонно поглядывает на сестер?

Быстрее бы в эфире успокоилось, встало на свои места, можно было бы узнать, если не будущее — настоящее хоть ушедших детей, сородичей.

А что гадать и на что сетовать? Делать надо.

Уставилась в варево и силой воли откидывая худые думы, начала строить светлое будущее всех кто пищи вкусит. Дочерям Финне да Дусе ума и крепости, терпения да лада, женихов славных родов, детей гораздых. Мужу Рану терпения да смирения, покоя в сердце. Сыновьям что вдали от родителей — жизни честной, а если и смерти, то в чести. Сородичам крепости и веры, защиты. Будет каша и тризной за здравие и благополучие их, подмогой в беде и пищей остальным, лекарством от смятения души. Главное фундамент будущего заложить и твердо в него верить, и пусть на зыбкой основе — все проходит и это пройдет. Успокоится земля, уляжется шум в эфире и мрак с сердец канет вместе с ночью за окном. Свет будет. Должен быть — никак без него человеку.

‘Вернется все на круги своя — будем жить’.

— Ма, снег пошел, — вздохнула Дуса.

— Что здесь делать? Завалит все, погребет нас. Уходить надо, — заявила Финна.

— Не тебе решать, на то мужи есть, — одернула дочь Ма-Гея.

— Мужи, — скривилась девочка. — В роде Ма-Ры от мужей почитай никого не осталось и ничего, сами справляются.

— Это от кого новости такие слышала? — нахмурилась женщина.

— Отец с Оленем разговаривал — я слышала. Соколы из рода почитай как беда приключилась улетели на подмогу другим родам. Ма-Ра одна за мужа старшину.

— Куда же Бориф делся?

— Не вернулся. Ушел с тремя родичами на посевную, что из урожая спасти, и сгинул. То давно было. А следом посовещавшись мужи прочь двинулись за новостями да в подмогу выжившим. Считай, третью седмицу как их нет.

Ма-Гея задумалась — худо. Если лебедицы без соколов остались — беды жди. Девы в роде Борифа горячи, парням не уступают. Не пропадут — ясно, но кабы пропажу роду не устроили. И почто вести столь задержались?

— Олень тятю в крепище Ма-Ры на подмогу мужей послать сговаривает, — тихо молвил Сев.

Куда? — головой качнула Ма-Гея.

— Не бывать тому. Ма-Ра горда и сильна. Справится. Ежели за помощью не слала столь времени, знать не надобна ей подмога.

— У них девы крепкие, — с долей зависти сказала Финна. — Прошлым летом Митта нашего Тиноха победила.

— Он поддался, — обиженный за брата засопел Сев.

— А вот и нет!

— А вот и да! Воли не бери мужу перечить!

— Ой, глядите, муж нашелся! Ты тятин рез сперва подыми апосля и хвастай!

— А ну, хватит, — оборвала перепалку детей мать. — Малы еще речи такие вести! Смотри у меня Финна, — качнула перстом предостерегая. Горда да задириста девочка, до мужских забав охоча, а до женских дел вовсе интереса нет. В самый раз бы ей соколом родиться, а вот в лебедином теле ходить приходится. Печаль то и ей и родителям. Нет, Ран гордится старшей дочерью, вровень с сынами ставит, только выходит Ма-Гее в подмогу лишь Дуса остается. Та сноровиста и сметлива, но выдюжит ли вместе с матерью не только семью — род от беды беречь?

Финна надулась и исподтишка брату язык показала. Мальчик лишь прищурился недобро, взглядом давая понять — сочтемся, годи, ма отвернется и взгрею.

Ма-Гея вздохнула: никак их лад не берет. Соперники едино слово. С Дусой таких проблем нет — не в руках — в уме ее сила. Смотрит внимательно велиокая, и тем взглядом сильнее воздействует. И усмирит им и подчинит и в разум введет и из разума выведет. Мала еще, а уже видно, что из нее выйдет. Финне же лишь бы за что схватиться да физической силой помериться, язычок острый об кого бы почесать. Ох, не лебедица — соколица.

А с другой стороны, как свыше дадено, так тому и быть.

Было б все как ране, через две седмицы в род Ма-Ры ушла, наравне с молодью тешится, ратное искусство изучать.

— Я помогу мама, — перехватила чан с кашей Дуса, упреждая женщину. — Ты госпадарей встреть. Измотаны дюже, постой и помощь нужны.

Ма-Гея внимательно глянула на младшую дочь и пошла в схрон — кладовую, где травы нужные припасены были. Зарянка, что силы восстанавливает, нечай трава, что печаль гонит, мяты и медуницы щепоть для духа бодрого.

— Надо бы повалуши приготовить, — неслышно подойдя к матери, молвила девочка.

— Хворые? — обернулась женщина.

— Двое. Малыш мертв.

— Давно?

— Не знаю, мама.

— Хорошо. Беги в храм к Волоху, пусть алтарь приготовит. Поможешь мне душу в тело вернуть.

Девочка кивнула и исчезла в тени, словно не было ее. Миг — входная дверь схлопала — улетела дочь.

Господари, вправду Дуса молвила, измождены были. Двое на ногах не стояли — браты рода их поддерживали: Мал да Сват — мужи дюжие, умом белые, делами светлые. Впрочем и болезные Ма-Геи известны были — славные сыны северного крепища Ван да Хоша. Другое дело не признать их — путь, ливень да камнепад зело вымотал, изранил да посек

Ран на жену глянул за спинами господарей и по взгляду счел: готово все, веди их в повалушу.

И лишь на детей шикнула, чтобы от любопытства под ноги не лезли.

Мужчин, придерживая под руки, отнесли наверх, в светлицу, где уже для лечения ран все приготовлено было, повалуши расстелены, огонь в очаге зажжен.

Ван с трудом открыв глаза и увидев хозяйку, попытался ей приветливо улыбнуться да поблагодарить за заботу, но та лишь палец на обескровленные губы положила:

— Молчи сокол. Время благодарности терпит.

И освободив парня от одежды с помощью мужей, быстро осмотрела искалеченное тело, пробежалась нежными легкими пальчиками по краям ран на груди и животе, по отечным, деформированным конечностям. Плох, но выходить быстро получится. Духом сокол крепок, душа в теле держится и уходить не желает. Значит пару дён, и встанет Ван на ноги.

С Хошей хуже дело обстояло. В беспамятстве мужчина сутки не мене был и душа уже блуждала в поисках выхода.

Ма-Гея рукой махнула, приказывая мужчинам уйти, оставив ее наедине с раненными и приподняв веки Хоша, уставилась в пустые, уже стекленеющие зрачки, отдавая приказ его душе и закрывая ей путь прочь от тела. Теплая ладонь женщины легла на грудину и легкими толчками в такт сердечного ритма, восстановила ровное биение сердца. Потом простимулировала точки жизни, втерев целебную мазь в кожу хворого. Лицо Хоша порозовело, ресницы дрогнули.