Татьяна Адаменко - Три истории о фейри

Лиам чуть не обезумел, он метался по дому, выкликая имена жены и сына.

Горячие молитвы отца Мэлоуна не вернули семью Лиама, и Лиам едва не вытолкал его взашей без всякого почтения к возрасту и сану.

Кроткий отец Мэлоун пообещал к вечеру прийти снова, но Лиам, если и слышал его, то почти не понимал, о чем он говорит.

Он мог думать только о том, как же ему вернуть жену и сына; и к вечеру он уже был у подножия холма, где, как всем было известно, фейри часто устраивали свои танцы. В руках у него была фляга с виски.

Когда луна взошла, Лиам оглянулся и щедро окропил землю виски, едва не ополовинив флягу. И не успела земля впитать последние капли, как раздался скрипучий сварливый голос:

— Эй, эй, если ты не хочешь свое горло промочить глотком доброго виски, то лучше отдай мне; а на землю не лей — от этого на ней ничего не вырастет.

Вслед за голосом Лиаму показался и его обладатель — фир дарриг, крошечный фейри в красной куртке с синим носом.

Фир дарриг, как известно, озорники, самые большие любители розыгрышей из всех фейри, великие искусники в заклятии пишог, заставляющие человека видеть то, чего нет; но еще они ценители виски и за глоток могут помочь тем, кто попал к фейри в плен.

Лиам дал ему сделать целых три глотка, а потом достал вторую флягу, полную до краев. Взамен Лиам попросил амулет, который разрушает чары, потому что без такого амулета ни один человек не захочет уйти из чертогов фейри.

Фир дарриг только засмеялся, — мол, зачем он тебе? — но все же дал Лиаму амулет.

Затем Лиам попросил показать ему дорогу в чертоги фей; фир дарриг снова рассмеялся, но махнул рукой — и у подножия холма открылся вход, в котором виднелись уходящие вниз ступеньки.

А потом синеносый приложил амулет ко лбу Лиама, и тот увидел безопасную, хоть и запутанную как клубок, с которым кошка играла, дорогу в чертоги фей.

— В чертогах ничего не ешь и не пей! — прокричал он вслед Лиаму, который уже ступил на лестницу, ведущую вниз.

— И зачем только пошел, — плаксиво вздохнул он и вытряхнул последние капли из фляги.

А Лиам шел, затаив дыхание, и от дивной росписи стен и поющих под ногами ступеней кружилась его бедная голова; Лиама окутывал мягкий разноцветный полумрак, который убаюкивал душу; потолок то уходил на высоту, немыслимую даже в соборе, то спускался вниз, грозя раздавить; но Лиам упорно повторял имена жены и сына и шел вперед, в парадный зал королевы.

Чары фир дарриг сделали так, что никто его не видел, пока он не стал прямо пред троном.

Лиам поклонился прекрасной королеве с золотым обручем в длинных серебряных волосах, с узким белым лицом и полными алыми губами, и громко сказал:

— Приветствую тебя, королева, и прошу тебя вернуть мою жену и сына.

Королева не подала виду, что удивилась или разгневалась: она только подняла одну черную бровь, которую словно художник выписал тонкой кистью на белом лице, и, подумав, ответила ему:

— Просьба твоя дерзка, но все же я верну тебе твою жену, если ты сможешь ее узнать. Ну а если силы твоей любви не хватит на это, она и ее дитя останется с нами навек!

— Это справедливое решение, — ответил Лиам, и голос его не дрогнул, хотя сердце похолодело и сжалось.

Справа и слева от трона королевы стояли ее фрейлины, почти такие же прекрасные, как она, одетые в зеленые и золотые платья с застежками из драгоценных камней, большеглазые, белолицые, закутанные в дивные, играющие золотом и медью волосы, как в плащ.

Взглядом она нашла одну из них и приказала ей привести всех женщин людского племени, какие только есть в холмах.

— И сделай их одного роста, одного возраста, и пусть их лица и руки будут закрыты, — распорядилась королева, и улыбка тронула ее алые губы. — А мы посмотрим, как ты, Лиам-кузнец, выберешь среди них свою жену.

Подданные королевы зашептались в ожидании столь изысканного зрелища, а Лиам только поклонился и ничего не ответил.

И так же поклонился и отказался, когда ему предложили вкуснейшие яства на золотом подносе и вино в золотой чаше.

Фрейлина вернулась, и следом за ней в зал вошли женщины, закутанные так, что ни лица, ни фигуры рассмотреть было нельзя; все они были одного роста и одинаковой легкости в движениях.

— Это все смертные дочери Миля, которые есть в моих чертогах, — сказала королева. — Ты не можешь касаться их, не можешь говорить с ними, а если попытаешься подойти ближе, чем на три шага, моя фрейлина раздавит твое сердце в своей руке. Зато, храбрый кузнец, ты можешь трижды пройти мимо них, так что смотри повнимательней!

Лиам посмотрел на лицо фрейлины, на ее тонкие белые руки, и она ответила ему пустым и холодным взглядом, словно вместо глаз у нее были драгоценные камни; а женщины за ее спиной были безмолвны, неподвижны и одинаковы, словно ряд придорожных столбов.

— Ну что же, иди, кузнец! Попробуй узнать свою жену, — распорядилась королева, и Лиам подошел к ним и остановился на расстоянии трех шагов.

Он медленно прошел мимо женщин один раз, не останавливаясь ни перед кем больше чем на секунду. Гулкое эхо отозвалось на его шаги изо всех уголков зала.

Замер, бросив взгляд на стражницу, и прошел второй раз мимо ряда. Он остановился перед тремя девушками, но не указал ни на одну из них… и остался третий, последний.

Лиам глубоко вздохнул и снова начал идти, все ускоряя шаг…

Он шел, не сводя глаз с фрейлины королевы… и, подойдя к ней на расстояние вытянутой руки, схватил и заключил в объятия.

— Аланна! — назвал он ее и осыпал поцелуями, а она горестно вскрикнула и попыталась спрятать лицо в ладонях.

Да, так и было: Лиам, не подозревая о том, взял в жены не смертную деву, а фейри, которая притворилась смертной из любви к нему. Но жена его была знатного рода, и королева искала ее, чтобы вернуть к себе на службу; это она в тот вечер пришла к Аланне, и, не в силах забрать ее, вначале вернула ее дитяти истинный облик, а затем забрала его, зная, что фрейлина сама придет следом. Так и вышло. Но теперь, согласно договору, она должна была вернуть мужу и жену, и дитя, а фейри любят играть в слова, но, будучи пойманными на слове, честно выполняют договор.

Лиам и Аланна вернулись и прожили долгую жизнь, но уже не в Ахаваннахе, а в другой деревне в графстве Лаут, а сын их Киаран прославился как менестрель с дивным голосом, великим даром складывать песни, а также страстным нравом и прекрасными глазами цвета осенних листьев.