Больной ублюдок - Fear no evil

— Давай, — еле слышно проговорил Том.

Гарри на негнущихся ногах подошел к кровати и поднял подушку с пола.

— Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, — прошептал Том за его спиной.

Я сплю, подумал Гарри. Этого не может быть. Я сплю.

— Умастил елеем голову мою.

Гарри накрыл подушкой лицо дяди Вернона и навалился на нее всей тяжестью. Вернон всхрапнул и дернулся, беспорядочно размахивая руками и пытаясь сбросить со своего лица душащую его подушку. Гарри испугался, что сейчас обязательно проснется тетя, но Петуния лежала, не двигаясь, и лишь тихо посвистывала носом, не зная, что в нескольких дюймах от нее сейчас бьется в агонии ее муж. Гарри почувствовал страшную, дикую радость; ему захотелось расхохотаться во весь голос, но он подавил это желание.

— Чаша моя преисполнена.

Вернон дернулся в последний раз и затих. Гарри выждал еще несколько минут и убрал подушку. Она выпала из его разжавшихся пальцев. Том стоял в изножье кровати, наклонившись вперед и приоткрыв рот, его глаза сияли, а на бледных щеках выступил лихорадочный румянец.

— Что я наделал, — прошептал Гарри и закрыл лицо руками. — Мама!

Он проснулся, и какое‑то время просто лежал, судорожно сжимая в руках одеяло и часто дыша. Просто сон, успокаивал он себя. Просто глупый сон.

Сквозь щель под дверью лился неяркий утренний свет, но в чулане все равно ничего не было видно. Должно быть, сейчас часов семь. Скоро тетя Петуния явится его будить и, наверное, заставит готовить завтрак. А стащить что‑нибудь, пока готовишь — это уж дело сноровки. Гарри ее было не занимать.

Успокоив себя таким образом, Гарри сел на кровати, потянулся и принялся шарить в куче скопившегося на стуле тряпья в поисках очков. Их там не было. Гарри сердито фыркнул и принялся разбрасывать штаны и футболки в разные стороны. Очки как в воду канули. Вот дьявол, уныло подумал Поттер. Вряд ли Дурсли купят ему новые. А без очков он беспомощен, как слепой котенок.

У Гарри вдруг заболела голова. Снова дурацкий шрам, уже второй раз на этой неделе. Он поднял руку, чтобы привычным жестом потереть лоб, и вдруг наткнулся на что‑то твердое.

Оправа.

Вот дурак, сказал сам себе Гарри и рассмеялся. Его смех странно прозвучал в тишине раннего утра — как‑то нервно и жалобно.

Он лег спать в очках?

Гарри опрометью бросился к двери и несколько раз толкнул ее. Дверь не поддавалась. Гарри бессильно сполз на пол рядом с ней. Сердце колотилось, как бешеное. Это был просто сон, убеждал он себя. Просто сон. Дверь все время была закрыта. Он не мог ничего сде…

Где‑то наверху зазвонил будильник. Гарри замер, прислушиваясь, и задержал дыхание. Ему уже начало не хватать воздуха, когда, наконец, он услышал женский крик — сначала сдавленный и удивленный, потом громкий, исполненный горя и ужаса.

Кричала Петуния.

Глава 2

В день, когда хоронили Вернона Дурсля, была невыносимая жара, необычная для этого времени года. Два десятка человек, чинным кружком стоявшие вокруг отверстой могилы, изнывали от зноя в своих черных костюмах и платьях. Впрочем, Гарри, которому впервые в жизни купили его собственную одежду — самый дешевый костюм, который нашелся в магазине, скорее грязного, чем черного цвета — едва ли чувствовал жару. Он рассматривал лица других людей, большинство которых были ему не знакомы. Мистер Терренс с женой — это соседи. Мистер Барнаби — деловой партнер Вернона, которого Гарри видел пару раз, когда он ужинал у них. Конечно, тетя Петуния — похудевшая и какая‑то иссохшая, как будто горе и горячее майское солнце выпили из нее всю кровь, крепко сжимающая потную ладошку Дадли, как будто боясь, что он тоже может внезапно исчезнуть — исчезнуть, или умереть. Сам Дадли выглядел скорее не удрученным, а ошарашенным. Его пухлое лицо покраснело на солнце, по лбу и щекам градом катился пот. По другую сторону от него стояла Марджери Дурсль, сестра дяди Вернона, и машинально обмахивалась газетой. Лицо у нее было такое же красное, как у племянника, но Гарри видел на нем не столько печаль, сколько злобу — не направленную пока ни на кого конкретно, но явно ждущую лишь предлога, чтобы выплеснуться наружу. Он подумал, что разумней всего будет тихо смыться сразу после похорон, и не попадаться Мардж на глаза. Она была еще хуже своего покойного брата, если такое вообще возможно: достаточно вспомнить, как она травила Гарри собаками. Вот кого надо было задушить, мелькнула в голове мысль, но Гарри тут же отбросил ее. За прошедшие несколько дней он почти убедил себя в том, что ему все приснилось… ну хорошо, может быть, это был вещий сон — но не более того. Прибывший врач сказал, что Вернон Дурсль умер от остановки сердца, а не что он был задушен подушкой. Гарри тут не при чем. Остановка сердца. Ничего удивительного — при такой‑то комплекции. Да еще эта жара… Подумать только, такая жара, а ведь еще даже май не закончился.

Старенький священник говорил что‑то, но так тихо, что Гарри почти не слышал его — до него доносились лишь отдельные слова. Он отодвинулся подальше от Марджери и Петунии, рассчитывая момент, когда будет лучше всего удрать. Наверное, когда гроб начнут закапывать, и все подойдут к нему, чтобы бросить на крышку цветы. Гарри очень хотелось подобраться к гробу поближе и посмотреть в лицо мертвеца. Оттуда, где он стоял, оно почти сливалось с белой подушкой, на которой покоилась дядина голова. А еще Гарри было интересно, начал ли уже Вернон разлагаться. Конечно, он знал, что трупы обрабатывают чем‑то, чтобы они не гнили слишком быстро, но сейчас такая жара…

Гарри задрал голову и, сощурившись, посмотрел в бледное, как будто выгоревшее, небо. Ни облачка.

— Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться, — провозгласил вдруг священник, повысив голос так, что Гарри показалось, будто слова молитвы звучат у него над ухом.

— Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Слова молитвы показались Гарри знакомыми. Тетя иногда брала его в церковь по воскресеньям, но он редко вслушивался в проповеди. Обычно Гарри просто сидел и мечтал о чем‑нибудь, потому что у старого священника был слишком тихий голос, и чтобы услышать его, приходилось очень сильно напрягать слух. Интересно, что это сейчас он вдруг так разорался? Впрочем, Гарри нравились слова из Библии — даже непонятные, они, тем не менее, были прекрасны.

— Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня.