Сергей Федин - Сказки для взрослых

И все парящие обитатели трамвая хором проговорили: «Остановите сейчас вагон!» Трамвай дернулся всеми своими сочленениями и пошел на снижение.

И вот наконец колеса, высекая бенгальские искры из позеленевших от времени рельс, вздрогнули и застыли. Двери как-то уютно заскрипели и раскрылись. На остановке стояла … Она! Нет, нет, что вы! Конечно не КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. Вы бы, может быть, прошли мимо и не заметили Ее. Мало ли: девушка ждет кого-то. Ну, миловидная, ну, давно стоит, может быть лет двадцать, а может и семь. Ну так что с того? Ах, дорогой читатель, только слепые и влюбленные видят человека изнутри, без скучных и надоевших всем очертаний. Так или иначе, Егорплатоныч узнал Ее сразу и, трепеща, поплыл навстречу, провожаемый теплыми взглядами пассажиров. И только водитель трамвая почему-то с печалью посмотрел на Кузькина и, взяв мегафон, вздохнул: «В семь утра вам придется вернуться. Обратный рейс…»

Странно, сила тяжести совершенно не действовала на Егорплатоныча. Ощущение полета и тем более полета к Ней надо ли описывать? Егорплатоныч влюбленным птеродактилем ловко спланировал к Ее ногам, встал на крыло, простите, на колено, и произнес: «Я не знаю, за что и кем ты послана мне. Я знаю только то, что эта минута перевешивает сорок лет моей предыдущей жизни и то, что сейчас я хочу только одного: идти с тобой по облакам и поникшим травам по дороге Надежды навстречу Судьбе». Она улыбнулась и сказала: «Пойдем, Егорушка».

Ты опять надоедаешь мне с вопросами, читатель. Ну зачем тебе знать, как Она выглядит? Разве можно нарисовать Счастье или объяснить полет бабочки? Вот КЛАВДИЮ ПЕТРОВНУ я готов описывать сколько угодно в мельчайших живописных подробностях. Впрочем, подробности всегда выпирают там, где главное уже не важно. А здесь главное только начиналось…

Они ушли и всю ночь были вместе. И у них было все: шорох листвы и журчанье ручья, ананасы в шампанском и шабли во льду, и … к чему перечисленья? Не было, правда, сплетенья рук, сплетенья ног и прочих сплетений. Егорплатоныч даже ни разу не поцеловал Ее. Но им было хорошо.

— А чё тада балдели? — удивится иной искушенный в этих вопросах питомец ПТУ. — Сами говорите, сексапильная чува. Не, дед лопухнулся. Ща бы сразу за титьку и в партер.

— Нет, нет, позвольте с вами не согласиться, коллега, — тут же возразит ему какой-нибудь упакованный в очки и лысину интеллигент. — Порой прелюдия прекрасней фуги. Помните: «Ах, только утро любви хорошо, хороши только первые робкие встречи…» И что это за инфернальное либидо к гениталиям и копуляциям? Вот, помнится, Отто Вейнингер говорил, что…

Но, прости меня, читатель, мне нет дела до этих пустопорожних словесных перепалок. Мне хочется скорей туда, к Егорушке и его Мечте. Ведь они уже прощаются. Да, рано утром Егорплатонычу пришлось вернуться на ту же трамвайную остановку, которая теперь уже почему-то называлась «Разлука». И когда подскочил тот самый трамвай и Егорплатоныч в тоске и печали взобрался на крутые ступени подножки и вагон дернулся, Она успела крикнуть ему вдогонку:

— Егорушка, завтра я буду снова ждать тебя. Не забудь: остановка «Встреча». В полночь.

И Егорплатоныч дрогнул, засветился весь и, ничего не видя перед собой, стал протискиваться назад к двери уже разогнавшегося трамвая, шепча лихорадочно: «Милая, зайчик мой. Не уходи!» И тут чья-то воистину тяжелая рука опустилась ему на плечо:

— Ваш билет, уважаемый зайчик! В трамваях Надежды тоже надо платить за проезд. Егорплатоныч вздрогнул и сжался: у него действительно не было билета.

— Так как же, Егорплатоныч? Будем притворяться? — голос был до ужаса знакомым. — Не валяй дурака, Кузькин! Слышишь?

Егорплатоныч в страхе открыл глаза и проснулся. Он лежал, разметавшись на широкой кровати, и несравненная КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА трясла его за плечо:

— Проснулся, наконец, зайчик? Кому это ты во сне так сладко улыбался?

— Да это так, по работе, — бессмысленно ответил Егорплатоныч и попытался снова закрыть глаза.

— Ты что? На работу хочешь опоздать? — КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА была потрясена: ее супруг был педантичен как лорд-хранитель британского казначейства и всегда просыпался раньше соседки по двуспальной кровати. Пришлось вставать и плестись в контору.

И впервые в жизни товарищ Кузькин (судимостей не имел, за границей ни разу не был) опоздал на работу. Все валилось у него из рук: квитанции, ведомости, отчеты. Божественная музыка накладных померкла в душе Егорплатоныча, где то и дело вспыхивало: «Егорушка… Я буду ждать… Полночь».

— Кузя, ты что влюбился что ли? — проницательно оценила лунатический вид коллеги старший экономист Кредитова по прозвищу «Дыра в бюджете».

— Да. То есть нет. Это просто магнитная буря, — растерянно бормотал Егорплатоныч, и в самом деле не понимая, что за буря пронеслась по его душе этой ночью. Впервые за двадцать лет работы он отпросился домой раньше положенного. По дороге проклинал себя за нелепые фантазии: Влюбиться во сне! Боже мой! Это же дурь, чушь и ересь! А надеяться на новую встречу — это дурь в квадрате, нет — в кубе и т. д. и т. п.

И все же нетерпение терзало Егорплатоныча весь вечер. Он усиленно избегал КЛАВДИЮ ПЕТРОВНУ, припав к спасительному телевизору и просмотрев все передачи подряд, ничего не понимая и думая только об одном — поскорее бы лечь спать. Перед сном он тщательно побрился, надел новую пижаму и, благоухая французским лосьоном, лег в кровать. КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА, приняв эти торжественные приготовления на свой счет, радостно закудахтала, развеяла свои усилившиеся к вечеру подозрения и, подобно десантному вертолету, приземлилась рядом с Егорплатонычем, сотрясая мебель и атмосферу здоровой вибрацией своего тела. Но, увы, Егорплатоныч… спал, совершенно по-идиотски улыбаясь и причмокивая во сне губами…

Да, мой прозорливый и многомудрый читатель, ты угадал. Он опять встретил Ее. И опять был счастлив. Егорушка порхал влюбленным мотыльком, забыв про все, даже про квартальный отчет и КЛАВДИЮ ПЕТРОВНУ. Но железная рука последней на заре снова выудила заблудшего мужа из водоворота безумных страстей и романтических приключений.

— Кузькин, ты мне определенно не нравишься, — пристально глядя в затуманенные глаза не проснувшегося еще мужа, проскрежетала КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. — Признавайся, нашел какую-нибудь красотку на работе?

— Да что ты, Клавикордик, — лепетал Егорплатоныч, — у нас ведь там одни крокозябры да скракалыги. — И тут же стал собираться на работу. Но разве обманешь такое чуткое и такое большое сердце женщины, сердце КЛАВДИИ ПЕТРОВНЫ?

— Влюбился, старый распутник, втюрился в какую-нибудь секретаршу, — зарыдала она, заливая все вокруг и соседей внизу слезами. — Какая хоть она? — всхлипывая, закричала безутешная вдогонку Егорплатонычу. Но он уже несся в лифте, терзаясь от антагонистического противоборства в душе жалости к жене и сладких воспоминаний о ночной встрече…