Дмитрий Веприк - Легенда о гибели богов

— Значит, ты болен, вор огня.

— Если ненависть — болезнь, то да! Вы были многим обязаны мне. И как за все отблагодарили?

— Тебе больше нечего сказать?

— А что ты хотел услышать?

— Ты стал упрямей и злей.

— А ты и вовсе не изменился.

Некоторое время они молчат. Усмехаясь своим мыслям, Гермес, щурясь, разглядывает предзакатные небеса.

— Меня всегда удивляло, — говорит он, словно самому себе, — почему гордые своим умом так часто впадают в ничтожество?

— Разум предполагает знание причин и следствий, — говорит титан. — Понимание сложности мира требует осторожности в совершении необратимого. Мудрый нетороплив и великодушен. Ничтожный коварен и жесток. Один уверен, что всегда успеет выиграть. Другой старается еще до начала игры не оставить врагу шансов. Все просто. Дарю тебе это знание.

Гермес усмехается.

— Взгляни-ка, Прометей, — говорит он. — Видишь ту небольшую точку в разрыве облаков?

— Я заметил ее давно.

— Это орел, — Гермес улыбается еще шире. — Выходит, ты знаешь не все. Я явился сюда не по своей воле. Ты видел этого орла раньше. Тогда он стерег небесный трон. Теперь он будет прилетать к тебе каждый день, и ты будешь кормить его собственной плотью. Пусть имя твое будет предано забвению. Прощай. У тебя впереди вечность.

Взмахнув ладонью, Гермес ступает в пропасть. Вздрагивают крылья сандалий и послушный ветер стремительно, как пушинку, уносит бога-вестника.

Тень орла заслоняет солнце. Потом свет снова бьет в лицо, и Прометей видит огромную птицу усевшейся в своих ногах. Наклонив голову, она сверлит титана немигающим глазом. Потом взъерошивается и принимается деловито расклевывать кожу, добираясь до печени.

И тогда, впервые, бог кричит.

ЭПИСОДИЙ ПЕРВЫЙ

— Третье поколение богов правит Ойкуменой, — говорит седой кентавр одетому в львиную шкуру человеку. — Истоки их власти скрыты в глубинах времен. Ибо кто может уверенно говорить о том, что было в начале всех вещей?

Первым главой богов был титан Уран, называвший себя богом неба.

Его свергнул младший из сыновей, титан Крон — которого иногда звали богом времени.

Крон был свергнут Зевсом.

Час Зевса еще не предсказан.

Эти истории полны крови, предательства и мести, — продолжает кентавр. — Иначе говоря, они похожи на истории людей. Говорят, что Крон напал на спавшего отца и оскопил его серпом из седого железа. Говорят, что умирающий Уран произнес проклятие из числа тех, которым суждено сбываться.

Заняв опустевший небесный трон, и пытаясь избежать своей судьбы, бог времени стал пожирателем собственных детей.

Говорят, что пятеро новорожденных младенцев было проглочено наследником Урана, когда его сестра-жена Рея решила любой ценой спасти шестого. Иные говорят, что и пятый, Посейдон, избежал ближнего знакомства с отцовским желудком. Не знаю.

Рассказывают также, что вместо сына Рея поднесла супругу завернутый в пеленки камень. Тоже не уверен. По-моему, Крон при всей своей божественности переломал бы себе зубы.

Было бы странно, если бы возмужав, Зевс не начал борьбу против отца. И если он победил, то не согласно какому-нибудь божественному праву — боги на то и боги, чтобы сами творить свои права. Зевс преуспел потому, что оказался хитрей и предусмотрительней, заручившись союзниками и овладев силой молний.

Разумеется, новый владыка неба собственноручно, и я полагаю, не без удовольствия исполнил проклятие Урана, оскопив Крона тем же серпом, прежде чем отправить его туда, откуда оскопленный бог времени никогда не вернется к свету и власти.

Поклоняясь потомкам Крона, люди часто ошибаются, думая, что между ними и другими бессмертными есть глубокая разница в степени божественности. Ничего подобного. Вся разница в том, что захватив власть, олимпийцы сумели ее укрепить и расправиться с теми, кто слишком высоко поднимал голову.

Так же поступают и люди.

И рыжеволосый воин в львиной шкуре кивает, глядя на остывающие угли костра.

— Это было давно, — продолжает кентавр. — Но вряд ли забыто хоть кем-то из бессмертных...

Страна эллинов находится в центре обитаемого мира — на своем языке они называют его Ойкуменой — плоского земного круга, омываемого водами Океана. Затейливые извилины берегов и горные хребты рассекают ее на небольшие долины, каждая из которых служит родиной человеческих племен, настоящих маленьких народов, не признающих над собой иной власти, кроме власти своих старейшин и царей, авторитета неписаных обычаев, и воли богов.

Итак, этой страной правят боги, живущие на Олимпе потомки оскопленного бога времени. Вершина фессалийской горы поднимается над клубящимися облаками, а за обманчивой белизной снегов скрыты чертоги бессмертных, и цветами их служат оттенки мрамора, листва вечно зеленеющих садов и прозрачный купол небес. Наверно это недоступное смертным великолепие все же надоедает богам — потому что они снова и снова оставляют его, спускаясь в долины людей.

Пока кентавр Хирон беседует у горы Пелион со своим воспитанником Алкидом, чье временное изгнание подходит к концу, и Алкид кивает ему, скорее почтительно, нежели внимательно, южнее, в семи днях пешего пути, под теми же небесами мира человеческого, близится к развязке одна из его бесчисленных трагедий.

В тот предрассветный час, когда восточный горизонт еще не выкрашен пурпуром зари, и ночь, эта седая ведьма в черном покрывале, готова царить над миром вечно, два бога, встретившиеся на вершине, разделяющей Беотию и Мегариду, горы Кефирон, беседуют, коротая время и не выпрягая из колесниц своих коней. Свесив ноги с обрыва, боги глядят на Кадмейскую долину, озаренную заревом догорающих вокруг Фив садов, подожженных для освещения местности пришедшими из Аргоса и осадившими город дружинами семи вождей.

— Какая случайность свела нас на сей раз? — сняв гребенчатый шлем, интересуется одетый в медные доспехи рыжеволосый бог.

— Случайностей вообще не бывает, — спокойно отвечает его собеседник.

Никаких доспехов он не носит, хотя его длинные, никогда не стриженные светлые волосы почему-то стянуты головной повязкой, наподобие тех, что воины одевают под шлемы, через грудь же перекинута перевязь колчана, полного отливающих серебристым сиянием стрел.

— Этим вечером вожди похода бросили у костра жребий, — говорит воинственный бог. — Они поделили штурмуемые ворота. Верзила Капаней поклялся Тифоном, что первым взойдет на стену, а неистовый Тидей призвал в свидетельницы Афину, что став у доставшихся ему ворот, вызовет на поединок каждого, кто только решится выйти против него один на один.