Павел Александров - Призвание миротворца

Призыв реален. Это не бред и не самовнушение, не иллюзия, навеянная томительными днями ожидания.

«Надо идти. Просто идти. Если я призван, то портал в Каллирою непременно откроется».

А если нет?..

Эта мысль не давала покоя. Он слишком далеко отошёл от лагеря и идёт в совершенно неизвестном направлении: через густые джунгли, под бесконечным ливнем. Никто из местных не решился бы на такое.

Однако накипающее в груди стремление убеждало, что этот риск, граничащий с сумасшествием, неизбежен. Если его желание попасть в Каллирою столь велико, то и отваги у него должно хватить на такое безрассудство. Надо просто совершить некий скачок в вере, оставив позади все доводы разума и оборвать все привязанности к родному миру.

Ливень не прекращался. Более того, он становился всё сильнее, превращаясь в могучий поток, сбивающий наземь. В рюкзаке есть палатка и сухой спирт, сменная одежда в водонепроницаемом мешке. Марк поймал себя на мысли, что он таки подстраховался на тот случай, если его мистический зов окажется не Призывом, а плодом воображения, зачатым несбыточными желаниями…

«Перестраховался. Надо же! Что это за вера такая, с перестраховками?»

Он не заметил, когда вокруг успело потемнеть. Прорвавшись сквозь последнюю преграду из свисающих лиан, Марк изумлённо вздохнул и остановился от неожиданности.

Неужели?!

Действительность закончилась. Марк вышел из зелёной толщи леса к укромному озеру, притаившемуся в небольшой низине среди округлых травянистых утёсов. Мутные воды озера, избиваемые струями ливня, будоражили и манили. Кровь заиграла в венах от жгучего желания войти в таинственный водоём.

«Вот оно, испытание! Вот истинное перепутье, где нет места никаким перестраховкам!»

Марк стоял, не шевелясь. Подступающее чувство близости желанной мечты придавало ему отваги, но он колебался. Устрашающие образы кружили голову. Это был не страх обмануться и утонуть в мутном озере, а нечто более тёмное и жуткое — ужас неведомого, притаившегося в глубине. Встретиться с этим страхом Марк не мог. Это выше его сил.

Оставалось молить Всевышнего о знамении, которое усилит веру. Или… развернуться и идти прочь.

Губы разжались, чтобы произнести слова молитвы, и тут Марк увидел маленькую фигуру у самой воды и чуть не вскрикнул от восторга. Циэль! Это же Циэль! Непостижимая небесная вестница, принявшая образ черноволосой зеленоглазой девочки в синем платьице! Марк видел её всего дважды: один раз во сне, другой — в предсмертном, как ему казалось, видении. А сейчас она была здесь словно наяву, безучастно глядя на мутные воды озера.

«Вот он, знак! Хвала тебе, Всевышний! Значит, я не обманулся. Я призван. Вновь призван в Каллирою…»

Марк направился к худенькой фигурке на берегу, как тут новый образ, выплывший из дождя, застыл на другой стороне озера.

Этого Марк тоже не ожидал. Но эта неожиданность вызвала уже не восторг, а мерзкое чувство страха и отвращения, как если бы в груди его зашевелилась инородная слизь. Застывший на другом берегу образ был точной копией облика Марка — с той лишь разницей, что левая половина его лица была мертвенно-бледной, неживой.

«Призван, это точно. Но кем?»

Саркс, убийца душ, отравитель совести — внутренний враг, побуждающий мыслить и поступать в угоду своему тёмному «я»!

«Однажды я победил его. Однако он никуда не исчез. Уничтожено его магическое тело, однако сама его сущность осталась прежней. Он часть меня, ему суждено существовать до тех пор, пока живу я. Или пока в моей душе есть для него место… Почему же молчит Циэль? Почему хотя бы не скажет призван я или нет?»

Вестница молчала, глядя на воды озера. Ей не было нужды что-то говорить. Само её присутствие было красноречивее всяких слов.

Марк понял. Внутренний конфликт неизбежен. Циэль — это его путь. Вернее, вестница, зовущая в путь. А Саркс — его скрытые от совести мотивы. Озеро же… озеро и есть его душа, породнившаяся с Каллироей: мутная, непроглядная, неясная. Что в действительности влечёт его? Верность призванию? Или горделивая жажда подвигов, славы, свершений, а кроме того — страх перед неизбежным одиночеством и скукой в родном мире?

Тревога нарастала. В ирреальность происходящего пробился голос инстинкта выживания:

«В родном мире тебе грозит одиночество, скука или смерть, но то, что затаилось по ту сторону озера, страшнее всего этого. Куда страшнее».

Потрясённый и ошеломлённый Марк, наконец, сподобился сделать шаг к озеру. Нет сил думать, колебаться, взвешивать все «за» и «против», переосмысливать свои мотивы и путаться в понятиях «совесть», «долг» и «свобода выбора».

Фигура Саркса горделиво выпрямилась. Похоже, он был доволен решением Марка. Но и бледное личико Циэли окрасилось слабой улыбкой — она обратила, наконец, взор к Марку.

— Я иду туда… где моё призвание, — произнёс он.

Сбросив рюкзак, разувшись и скинув куртку, Марк зажмурился и, подавляя страх, вошёл в мутные воды лесного озера.

Путь миротворца начался.

Город спал, окутанный тёмной-тёмной вуалью ночи. Выйди кто из горожан во двор без свечи или факела — увидит не больше слепца. Но без особой нужды в эту пору никто и носа на улицу не смел высунуть. Двери домов на ночь задраивали наглухо. Те из горожан, что почитали древних богов, вешали на дверях защитные обереги. Те, что веровали в Спасителя, произносили перед сном молитвы о защите. Иные горожане полагались на крепость засовов и оконных решёток. Равнодушные ко всему вокруг амархтонцы никогда не были равнодушны к собственной безопасности.

«Это не мой народ. Мне чужды эти люди. А я чужда для них».

Королева Южного Королевства Сильвира пристально смотрела с крепостной стены Аргоса в темноту города. Дворец, отвоёванный у бессмертного теоита Хадамарта в кровавом месиве Амархтонской битвы, открывал превосходный вид на раскинувшийся между двумя горными грядами величественный город. Сейчас были видны только огни застав, а ещё храмов, где и ночью порой проходили молебны.

Амархтон. Имя, означающее «Земля, посвящённая Амартеосу, божеству греха». Прошло три года с того дня, когда над главной цитаделью города взметнулись знамёна Армии Свободы, но название города так и осталось прежним. Вопрос о возвращении городу его исконного названия — Гесперон — не раз поднимался на Высшем Совете, но всякий раз эту идею отклоняли. Одни говорили, что жители королевства плохо воспримут переименование, другие — что возникнет множество трудностей в управлении державой. Но всё это были лишь отговорки. Истинную причину понимали все, хоть и старались о ней не говорить.