Элеонора Раткевич - Повелитель

– Это ж сколько крови будет, – растерянно произнес я.

– А ты думал, без боя обойдется? – свирепо рявкнул Гимар.

– Да нет, Наставник, я не про бой, – попытался объяснить я. – Я про обычных людей думал.

Гимар выдохнул воздух сквозь сжатые зубы и ничего не сказал.

Нас должен был встретить главный жрец, но он нас не встретил. Он лежал на белых ступенях храма, и его внутренности перламутрово блестели на солнце. Очевидно, он был убит последним, совсем недавно. Служки погибли раньше, их перерезанные горла и вспоротые животы уже высушил и ветер и засыпал песок. А главного вытащили на ступеньки и прирезали совсем недавно. И храм подожгли недавно: дымом уже тянуло вовсю, но пламя еще не ревело, а тихо потрескивало где-то в дальних приделах.

– Все кончено, – почему-то только эти слова и пришли мне на язык при виде зверски убитых жрецов.

– Ну, нет, не все, – бешено возразил Гимар. И с силой втолкнул меня в горевший храм.

Мы уже ничем не могли помочь несчастным. Мы ничего не знали, и поэтому опоздали прийти им на помощь. Теперь мы не имели права даже думать о них; не было времени. Нам нужно было очень спешить, чтобы не опоздать в главном. Гимар прав – еще не все кончено.

В храме было темно и душно. Клубы дыма плавали в воздухе. Потрескивание пламени было слышно отчетливее. Треск, треск, словно тысячи огромных кузнечиков сошли с ума.

– Скорее, пока алтарь цел, – торопил меня Гимар, и я, кашляя, бежал за ним.

Алтарь был цел. Пламя сюда еще не добралось. Гимар метался по алтарной в поисках чего-то нужного.

– Все перевернули, гады, – бормотал он, роясь в храмовом добре. – Хоть бы одна целая чаша… ага, вот. И вода… хорошо. Может, успеем.

Он выудил из кучи обломков невредимую чашу, достал из-за пояса флягу с водой, с которой никогда не расставался, и бережно перелил воду в чашу.

– Придется нам самим, без посредников, – вздохнул он. – Да не стой ты столбом, возьми чашу.

Я неуклюже принял у него чашу. Гимар прикрыл глаза и начал медленно, нараспев, произносить какие-то слова. У меня кружилась голова, я снова закашлялся и едва не уронил чашу. Наставник бросил на меня свирепый взгляд.

– Возлей воду, – приказал он.

Я непонимающе взглянул на него.

– Вылей воду на алтарь, болван!

Я подошел к алтарю и опрокинул над ним чашу. И на алтаре вспыхнуло пламя!

Я отшатнулся: огонь едва не задел меня.

– Хорошо, просипел, задыхаясь, Гимар. – Боги услышали нас. Теперь посмотрим, кто из них примет твою службу.

Он вытащил из-под алтаря с грудой каких-то бляшек и поставил их передо мной.

– Бросай их в огонь, – велел он. – По одной.

Я вынул бляшку из ящика. Она оказалась неожиданно тяжелой. На ней было что-то отчеканено. Я хотел посмотреть и поднес бляшку к глазам.

– Не смотри, – хрипло заорал Гимар. – Бросай, скорее!

Я повиновался. Бляшка не долетела до алтаря. Она исчезла в огне. Не сгорела, а именно исчезла. Я замер от неожиданности.

– Бросай скорее, наказание мое! – надрывался Гимар.

Я бросал, одну за одной, и одна за одной они исчезали в пламени над алтарем, пока, наконец, какая-то из них не коснулась алтаря. Она со звоном ударилась об алтарь, и пламя мгновенно погасло.

Гимар просиял.

– Твоя служба принята, – воскликнул он. – Давай скорее сюда, сейчас посмотрим.

Он поднял с алтаря круглый кусочек металла, брошенный моей рукой, и вгляделся в него.

– Страж Границы, – медленно прочитал он.

По правде говоря, я огорчился. Я лелеял надежду стать Воином Света, или, на худой конец, Мечом Воды, а тут извольте видеть, Страж Границы.

– Отлично, – Гимар так и сиял. – В самый раз для тебя. А теперь пойдем отсюда. Жарковато становится.

Жарковато – это еще слабо сказано. Когда мы выходили, огненные кузнечики уже не стрекотали. Огонь ревел, пожирая левый придел храма. Его голодный рев становился все громче. Когда мы отнесли мертвых на храмовое кладбище, Храм Всех Богов полыхал, как головешка.

Война пришла в наши края раньше, чем ждали.

Вот так я нанялся на службу к изначальному Стражу Границ и сам стал Стражем Границы. Первое разочарование прошло быстро. Конечно, Воины Света, Мечи Воды и прочие сражаются в смертных боях и добывают себе славу. Так это каждый дурак может, умей только мечом махать. А здесь, на границе… Война пришла к нам не битвами регулярных армий, а стычками банд и налетами воровских шаек, голодом и бесчисленными зверствами, от которых некуда бежать. Когда армия наступает на город, можно затаиться, скрыться, бежать. Не каждому, но кое-кому удается. Так то – в столице, а в этой чуме всеобщего безумия куда ты денешься, когда каждая травинка – нож, и каждая ветка – плеть? Бежавших в леса бандиты травили натасканными на людей собаками, затаившихся по деревням резали на пороге собственного дома. Редкие смельчаки пытались укрыться в скалах, но землепашец – не охотник, и голод гнал этих немногих вниз, на бандитские ножи.

Очень скоро я понял, как мы с Учителем нужны здесь. Я привык уважать свою работу и отвык ночевать дома. Иногда я неделями не виделся с Наставником Гимаром, забегая домой, чтоб полить огород, и снова исчезал. Много ли навоюешь вдвоем? Воины Света, как же! Посмотрел бы я на них! Война не полыхала, она тлела подземным пожаром, и нам приходилось не столько бросаться в битву, сколько искать ее – упреждать, догадываться. Именно мы, а никакие не Воины Света нашли и уничтожили отвратительный застенок – бывшую усадьбу, которую приспособили под свои нужды палачи на службе Новых Богов. Помню, когда мы выносили пленных, один посмотрел вокруг и сказал: «Солнышко… вот я и умру скоро… хорошо.» Я пытался уверить этот обрубок человек, что он еще выживет, и что жить стоит, но он посмотрел на меня и сказал: «Умереть хорошо.» Сказал не убежденно даже, а обыденно, как нечто общеизвестное. Таким тоном сообщают, что трава зеленая.

Люди шли к нам за помощью, будь то сторонники Новых или Нынешних Богов, и мы не разбирали, кто просит, мы шли. Мальчишки Фаттарн и Тенах жгли Храм Благодарения вместе со всеми, но когда поджигатели решили устроить резню в деревне, побежали за нами. По счастью, мы оказались дома, и успели почти вовремя. Избили их потом страшно, Фаттарн потом еще долго хромал.

Матери приходили к нам за хлебом для голодных детей, и мы давали, давали, давали – и хлеб, и молоко, и мед. В уплату Гимар просил только одного: заготовить из нашего добра всяких солений, вялений и маринадов. И они вялили, варили, коптили. Ведь иначе не только мы заживем впроголодь. Иначе зимой нам нечего будет им дать.

И контрабанда! Прежние скудные ручейки ее ныне хлестали водопадами. Оружие и деньги, деньги и оружие для обеих сторон. И не просто честное оружие для честного боя, но и всякие магические пакости. Камешки, которые разносят тебя на куски, если на них наступить. Флакончики жидкости, одна капля которой способна заставить реку течь огненной лавой. Семена заморских цветов, каждый из которых может сделать бесплодной пустыней самые плодородные земли на добрую лигу вокруг себя. И штучки, превращающие человека в камень, а то и во что похуже. Мы разрывались на части, чтоб успеть повсюду, мы сутками не ели, не пили, не спали, но мы держали границу. Однако мы понимали, что ненадолго. Волны грабежей, резни и зверств уже не захлестывали нас, они откатывались назад, и это было дурным знаком. Их уход мог быть вызван только одним: приближалась армия. По слухам, ее передовые отряды уже искали переход через горы. Они перейдут, я в этом не сомневался: непроходимы горы только зимой, а летом всегда можно найти переправу. Наставник Гимар устроил несколько лавин, напрочь уничтоживших безопасные проходы, но надолго задержать армию мы не могли.