Филип Этанс - Уничтожение
Едкая вонь мочи едва не заставила Громфа попятиться, эхо повторяло стук капель о твердый каменный пол. Архимаг фыркнул, чтобы отделаться от запаха.
— Читай, — велел он запуганному до смерти пленнику.
— Это руна, указывающая дорогу в укрытие, — едва выдавил обезумевший от ужаса кузен Дирр. — Путь в убежище.
По женственному тембру его голоса Громф мог заключить, что это младший из братьев. Это уже само по себе было хорошо. Киорли, возможно чувствуя страх юнца или привлеченная запахом мочи, смотрела пленнику в лицо, и Громф изо всех сил постарался удержать взгляд крысы на глазах мальчишки.
Джаэмас Хорларрин склонился из-за его спины.
— Приятный кроваво-красный, Архимаг, — тихо произнес он.
Громф улыбнулся, и связанный пленник попытался отвести взгляд.
— Мельче, — бросил Громф и услышал, как шуршат позади него одеяния Прата. — Читай, — вновь велел он пленнику.
Юнец поднял глаза — по щекам его катились слезы — и прищурился в сторону молодого Бэнра, который, Громф знал, повернул теперь плакат другой стороной, на которой была начертана цифра, размером вполовину меньше, нежели руна, означающая «путь в убежище»...
— Пять, — сказал пленник, совершенно неприлично подвизгивая.
Громф улыбнулся и отошел, Джаэмас учтиво отодвинулся, уступив ему дорогу.
— Да, — произнес Архимаг, — этот.
Джаэмас щелкнул пальцами, и Прат поспешно присоединился к старшим. По залу вновь разнеслись хрипы удушаемого гарротой темного эльфа, и опять, и еще семь раз, когда Зиллак казнил остальных пленников, оставив в живых одного, с зоркими ярко-красными глазами.
Пока Зиллак методично делал свое кровавое дело, Громф, Джаэмас и Прат сняли с себя одеяния и остались босиком и обнаженными по пояс, в одних лишь простых штанах. Громф сосредоточился на звуках казни, стараясь сохранить разум как можно более ясным.
За то время, что Громф пробивал себе дорогу сначала внутри своего Дома, с его высокими требованиями, потом в стенах Магика, ему довелось видывать и делать всякое. Ему было не привыкать к боли и жертвам, и он был способен вынести многое из того, что сломило бы дух иного знатного дроу. Он сказал себе, что выдержит и события этого дня ради собственной пользы и блага Мензоберранзана.
Громф мысленно вел счет доносившимся до него предсмертным хрипам и, когда Зиллак. выдавливал последние остатки жизни из последнего пленника Дирр, сказал:
— Принеси стол, Зиллак, когда освободишься. Потом оставь нас.
— Ладно, Архимаг, — буркнул ассасин, с натугой довершающий последнюю казнь.
Когда последней из жизней пришел конец, Громф глазами Киорли уловил, как Зиллак быстро выходит из круга мертвецов, вытирая насухо руки тряпкой. Оставшийся в живых Дирр плакал, и по звуку рыданий Громф решил, что мальчишке скорее стыдно, чем страшно. В конце концов он сломался. Он вел себя словно какой-то... гоблин — уж точно не как дроу. Темные эльфы не писаются перед лицом смерти или пыток. Темные эльфы не плачут перед своими врагами — они вообще не плачут. Не продемонстрируй юнец свое острое ночное зрение, Громф мог бы решить, что тот наполовину человек.
«Это урок, — подумал Архимаг, — для всех нас».
Зиллак втащил стол, к которому были надежно прикреплены четыре прочных ремня из шкуры рофа. На одном конце его имелось отверстие для стока крови, выходящее в подвешенную снизу столешницы большую стеклянную бутыль. Зиллак поставил стол там, где указал Джаэмас Хорларрин, и быстро покинул зал.
Громф зажал Киорли в ладони и, покачивая ее, уселся на стол. Оказалось, что, держа крысу в кулаке, он может физически поворачивать ее голову так, чтобы глаза грызуна смотрели в нужную Архимагу сторону. Громф тихонько рассмеялся над тем, в какой странный миг сделал это открытие, и повернул мордочку крысы к Джаэмасу. Маг Хорларрин подчеркнуто старался не замечать веселья Громфа. Молодой Прат, похоже, нервничал.
— Это то, — обратился Громф к племяннику, — что не многие мастера видели за свою жизнь длиною в столетия, мой юный родственник. Ты сможешь рассказывать своим внукам, что был очевидцем этого.
Начинающий маг кивнул, явно не зная, как ответить, и Громф, посмеиваясь над ним, улегся на стол. Сталь холодила спину, и Громф покрылся гусиной кожей. Он сделал долгий выдох, чтобы сдержать дрожь, и посадил Киорли на свою обнаженную грудь, не обращая внимания на покалывание крысиных коготков. Скоро будет куда больнее, и не только Архимагу.
Испытывая головокружение от столь ошеломляющей перспективы, Громф приподнял крысу и повернул ее голову к Мастеру Магика. Из чаши, которую держал Прат, Джаэмас взял блестящую серебряную ложку. В отличие от обычного столового прибора, края этой ложки были отточены до остроты бритвы. Джаэмас жестом велел Прату подойти ближе к пленнику и начал выпевать заклинание.
Слова силы были подобны музыке, от их звучания дрожь побежала по уже замерзшей спине Громфа Это было славное заклинание, трудное заклинание, редкое заклинание, и знали его считаные единицы среди дроу. В конце концов Джаэмас был отобран со всей тщательностью.
По мере того как голос то набирал высоту, то падал, а слова повторялись и наслаивались друг на друга, маг Хорларрин подступал все ближе к трясущемуся, смертельно перепуганному пленнику. В одной руке он изящно держал ложку, будто художник — кисть. Другой рукой Джаэмас широко раскрыл левый глаз жертвы. Похоже, мальчишка сообразил, что должно произойти, лишь когда сияющая серебряная ложка оказалась в дюйме от его глаза.
Он завопил.
Когда острый край ложки скользнул под его веко, он завопил громче.
Когда Джаэмас одним ловким плавным движением извлек его глаз из глазницы, он завопил еще громче.
Когда глаз с тихим влажным звуком шлепнулся в чашу, которую Прат держал у подбородка пленника, тот пронзительно завизжал.
Глазам крысы кровь, струящаяся из пустой глазницы, казалась черной. Джаэмас раскрыл правый глаз пленника, и молодой дроу взмолился о пощаде. Тем не менее Мастер Магика продолжал произносить заклинание, не сбившись ни на миг, не пропустив ни звука. Когда он погрузил ложку под правое веко, мальчишка начал молиться. Когда глаз покинул глазницу, все, на что был способен изменник, — это дрожать, широко разевая рот. На шее его вздулись жилы, по лицу струилась кровь.
У Громфа мелькнула мимолетная мысль: не сказать ли пленнику, парализованному агонией и ужасом, что по крайней мере последним, что он видел, было лицо дроу и простые очертания серебряной ложки. То, что предстоит увидеть Громфу, может свести с ума даже Архимага.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});