Константин Кривчиков - Дочь Озара

— Уй-юй, у-уй. Вай-ай, а-яй.

Зато, измочаленный гонкой, преследователь наслаждался своим "высоким" положением. Нарушительница границ находилась в его руках вместе с похищенной добычей — оставалось, не торопясь, разобраться в ситуации.

В первую очередь 'бородач' решил внимательно рассмотреть (обнюхать успеется) чужачку. Тем более что особых трудностей процесс не представлял: никаких излишеств, то ли в силу крайней нищеты, то ли в силу столь же крайней дикости, незнакомка на себе не имела. Собственно, ее можно было бы назвать голой, если бы не костяные трубочки в ушах и своеобразный пояс. Он состоял из веревочки, сплетенной из высушенных кишок, и нанизанных на нее морских ракушек. В отличие от 'рыжей', продвинутые подруги охотника давно уже щеголяли в шкурах животных. А тут: смотри — не хочу. И мужчина продолжал с любопытством и интересом разглядывать странную дикарку, так мало похожую на тех женщин, с которыми он привык иметь дело. Маленькая, худая и это… 'бородач' подыскивал в образной памяти сравнение… как молоденькое деревце или это… эта, косуля, вот, точно.

— Хм, тэ-эк.

Он разглядывал бледную узкую спину с выступающими позвонками и удивлялся — женщины его общины были темнокожими и коренастыми, с короткими и кривыми ногами, широким задом. Взгляд мужчины опустился до маленьких, едва округлых, ягодиц. Ноги девицы были широко расставлены, она изо всех сил опиралась ступнями на узкий карниз, касаясь худенькими бедрами склона.

Нет, совсем не похожа на нормальную женщину, лягушачьи лапки какие-то — пришел в голову новый образ. 'Бородач' сердито хмыкнул: что-то он увлекся и расслабился — лягушка, конечно же, лягушка, а не косуля. Даже жаба. Охотник представил в воображении бородавчатое создание и решил, что с жабой переборщил: пусть остается лягушкой. Тоже мне удумала, чужие силки потрошить, патлатая. Он покосился на мертвую птицу — в животе сразу заурчало: с утра ведь не евши. Чего на эту чужачку пялиться, надо сначала добычу отобрать.

Мужчина кашлянул, привлекая внимание, и негромко так, не страшно рыкнул, усиливая эффект: на этих баб пока не зарычишь — ничего не поймут. Он был грубоват и не воспитан, наш первобытный охотник, но не по причине дурного характера, а в силу близости к природе. Приподнял правую руку, собираясь показать: мол, дичь отдавай, подержала и хватит.

Услышав рык, 'рыжая' робко повернула голову кверху, пытаясь понять, чего от нее хочет преследователь. Но тут же, в ужасе закрыв глаза, громко заверещала, вдавливаясь тщедушным тельцем в каменную твердь склона. Мужчина опешил (чего она, дура?) и перевел взгляд на свою поднятую руку. Только тут он заметил, что сжимает в ладони крупный камень. Каменюку 'бородач' ухватил еще внизу, у реки, в самом начале погони: а как же без камня — надо же чем-то по башке бить? Да так и забыл про него — инстинкт, елы-молы*. Девица продолжала верещать, но тише и как-то… безнадежно совсем. Мужчина буркнул что-то под нос — в более поздние времена сказали бы 'чертыхнулся', и отбросил камень в сторону. Тот подскочил от удара, снова стукнулся о склон и запрыгал вниз, вызывая мелкий камнепад.

— Ну, вот, елы-молы.

'Бородач' сидел на корточках, задумавшись. 'Рыжая' прекратила верещать и перешла на всхлипывание. Охотник покашлял, а вот рычать теперь не стал. Что-то подсказывало ему, что на эту законченную дуру рычать нельзя: сиганет еще с перепугу в пропасть. Ищи потом внизу птицу — так и без еды останешься.

Но миролюбивый кашель на женщину не подействовал. Она всхлипывала с плотно закрытыми глазами. Мужчина почесал волосатую грудь, прогоняя разнежившуюся блоху, — ну, как же объяснить, этой придурочной? И тут ему в голову пришло неординарное, может быть, даже выдающееся в своей простоте, решение. Он вытянул вниз руку и осторожно, указательным пальцем, дотронулся до рыжей макушки. Женщина вздрогнула и… затихла, озадаченная непонятными действиями грозного преследователя. 'Бородач' встал на колени — удобнее доставать — и уже смелее, всей ладонью, провел по волосам 'рыжей'. Это было неожиданное для него самого движение — с раннего детства он привык использовать руки для трех основных целей: махать, подавая сигнал или знак; хватать пищу; наносить удар. А тут? Чего же это он делает? Но ведь помогло!

Женщина пугливо подняла голову и посмотрела на мужчину: нет, он все-таки был очень страшен и кого-то смутно ей напоминал. Тот, издав повелительный односложный звук "на", медленно показал пальцем на птицу и похлопал ладонью по земле: давай, мол, клади сюда. 'Рыжая' колебалась недолго — силы оставляли ее. И вот, приняв решение, она обреченно и покорно протянула вверх левую руку с зажатой в ладони добычей — охотник взял птицу за голову и положил на тропинку. Он ощущал удовлетворение, но не спокойствие. Собственно, цель достигнута? Или? 'Бородач' думал.

Чужачка… Кто их поймет, этих чужаков? От них всегда исходила опасность, как от не знакомого зверя с неизвестными повадками. Когда-то, охотник тогда еще не родился, их община столкнулась со странными чужаками. По рассказам старших сородичей они были высокими, бледнолицыми и злыми. 'Другие люди', получившие затем прозвище 'варии', убили нескольких мужчин из общины 'бородача', пытавшихся оказать сопротивление, отобрали молодых и крепких женщин, а остальную часть общины выгнали из уютной обжитой пещеры в ночь. До утра два десятка дикарей просидели у входа в пещеру, сбившись в одну кучу, чтобы спастись от холода. Они слышали, как кричат и визжат их женщины, но ничего не могли поделать. Они вообще не понимали, что происходит. Когда взошло солнце, 'другие люди' вывели из пещеры женщин (но не всех, несколько женщин так и осталось с ними), и знаками показали дикарям — уходите прочь!

Пришлось общине, невзирая на холодное зимнее время, перебираться на новое место, подальше от агрессивных чужаков. Едва ли не половина сородичей 'бородача' погибла тогда за время перехода. А через какое-то время те женщины, что оставались тогда ночью с вариями, стали рожать странных бледнокожих детей с узкими лицами и продолговатыми глазами. Дети эти жили не долго, почти все очень скоро отправились в айки…*

И потом, хотя и крайне редко, происходили встречи с чужаками. Правда, эти незнакомцы были почти своими и ничем не отличались от сородичей охотника: ни цветом кожи, ни повадками, ни оружием. Поэтому обходилось без серьезных драк: долго стояли друг против друга, орали, махали дубинами — и расходились, убедившись в равенстве сил.

Чужие они и есть чужие — у каждого своя дорога. Зверь не зверь, враг не враг, но непредсказуем и опасен. И вот — свалилась на его голову. Какой свалилась? Забыл? Добычу украла! Нет, надо было ей черепушку размозжить!