Яцек Пекара - Меч ангелов (ЛП)

– Очень смешно, - буркнул он, ныряя усами в пиво. Я видел, что он не уверен, говорю я серьёзно или потешаюсь над ним.

– А если я напишу пьесу о еретиках? - Он придвинулся поближе ко мне и понизил голос. – О том, как они выдумывают свои ужасные мерзости, а затем, исполненные раскаяния, горят в спасительном огне очищения? Спасительный огонь очищения, - повторил он немного тише, видимо, чтобы запомнить формулировку.

– Напишу об убийственных интригах и подлых кознях. – Очевидно, он загорелся идеей. – Расскажу о любви невинной девицы к парню, который окажется тайным еретиком. Он пытается осквернить её душу и тело, но она выдаёт его правосудию, поскольку любовь склоняется пред христианским долгом...

– А потом она влюбляется в прекрасного мудрого инквизитора, – добавил я серьёзным тоном.

– Нет, не знаю... - Он думал, потирая щеку, и лишь через некоторое время понял, что на этот раз над ним действительно издеваются. - Не кажется ли вам, что это хорошая тема? – Спросил он весьма обиженным тоном.

Рядом с нами какой-то пьяница хлюпнулся в грязную лужу, обрызгав проходящего вблизи молодого дворянина и его слугу. Дворянин выругался и начал бить несчастного кнутом, а слуга стоял у него за спиной и повторял испуганным голосом:

– Ваша милость, не горячитесь, а то что я потом скажу отцу вашей милости... Очень прошу, перестаньте, ваша милость...

– Вот ваша тема. – Указал я на них. – Публика умрёт со смеху.

Мы мгновение понаблюдали, как молодой человек охаживает пьянчугу, который комично стонал и закрывал голову руками, чтобы оградить лицо от ударов. Он попытался встать, но ноги его разъехались в грязи, и он вновь рухнул на спину.

– Он ему в деды годится, - вздохнул Риттер. - Разве ж можно так бить старика?

– Он обляпал ему плащ. Вы не заметили? - Спросил я, ибо видел, как на улицах Хеза убивали и за меньшие преступления.

Поэт пожал плечами и отвернулся.

– Я не могу на это смотреть, - буркнул он. - Насилие вызывает во мне отвращение, но не знаю, понимаете ли вы как инквизитор подобную чувствительность души.

Пьяный был уже не в состоянии защищаться и, получив кнутом в ухо, завизжал особенно пронзительно, из под седых волос побежала струйка крови. Несколько наблюдающих эту сцену подростков разразились громким хохотом.

– Мог бы уже и остановиться, - нетерпеливо бросил Риттер, похоже, имея в виду дворянина.

– Конечно, я всё понимаю, - сказал я. - Я человек мягкий и всей душой скорблю, когда мои обязанности принуждают меня иногда к жестоким поступкам. Но, видите ли, иногда милосердия или молитвы не достаточно. Кто дал нам лучший пример в этом отношении, как не Иисус?

Риттер громко отхлебнул из кружки. Со стороны забора уже не слышно было стонов, а только приглушённое сопение дворянина, свист хлыста и причитания слуги, который пытался оттащить своего хозяина.

– Забьёт его, - Риттер вздохнул и снова поднёс кружку к губам.

– Кого это волнует? – спросил я. - Тела десятков подобных ему вывозят ночами из города и хоронят в Ямах.

Поэт осушил кружку до дна, вздыхая перед каждым глотком.

– У вас есть время? - Спросил он. - Возможно, вы захотите взглянуть на представление, что мы готовим? Это рыцарский роман, - добавил он. – И, хотите верьте, хотите нет, но он проходит без вмешательства епископской канцелярии.

–Ну что ж! Я думаю, что в таком случае не помешает некоторый надзор с моей стороны – пошутил я. - Но я буду счастлив посмотреть на вашу работу, Хайнц. – Я допил пиво и со стуком поставил кружку на стол. - Блевать хочется от этой мочи.

Мы вышли на улицу, где молодой дворянин уже с явным усилием бил неподвижное, бурое и грязное тело, лежащее в луже. Старый пьяница уже даже не шевелился, а вокруг собралась толпа зевак.

– Оставьте его, - сказал я, подойдя. – Он уже своё получил.

Дворянин остановился и замер с занесённым кнутом. У него были румяные щёки и пухловатое лицо, сейчас искажённое в гневной гримасе. Светлые редкие кудри прилипли к потному лбу.

– Тебе что до того? – буркнул он. – Иди своей дорогой, если себе того же не хочешь…

– Следите за словами, когда обращаетесь к служителю Святого Официума, человече, – возгласил сценическим шёпотом Риттер, и молодой дворянин замер с испуганным лицом. Толпа начала быстро расходиться.

– Может вы и правы, - произнёс дворянин примирительно после минуты раздумья. - Но посмотрите, как он заляпал мой плащ, - добавил он осуждающим тоном.

Кнут снова свистнул в воздухе, как бы показывая, что на самом деле его не волнует, с кем он имеет дело, а затем он повернулся к слуге.

– Возвращаемся домой, - сказал он. - Я не могу показаться госпоже Жизель в таком виде.

Он отошёл, напряжённый как струна, похлопывая кнутом по голенищу сапога. Не удостоив нас даже взгляда.

–По крайней мере, мы сделали доброе дело, спасли человеческую жизнь, - заявил Риттер, когда мы свернули на дорогу, ведущую к месту, где репетировала его труппа.

– Спасли? - проворчал я. – Пусть так, можете думать что мы его спасли... но дело было не в жизни того пьяницы, мастер Риттер. Я просто не люблю бессмысленной жестокости. Насилие должно быть как острый меч, направленный прямо в нужную точку. Только тогда оно может быть оправдано. Наш Господь покарал тех, кто прибил Его к кресту, и тех, кто издевался над Его муками, но я не думаю, что Его прогневили бы тем, что замарали Его плащ.

– Не каждый находит в себе смирение и терпение Иисуса, - ответил поэт.

– Святая правда, – признал я.

Сцена, на которой проводил репетиции театр Риттера, представляла собой огромный деревянный сарай, обнесённый кривым забором из трухлявых досок. На входе стоял на страже один из актёров, так как театральные труппы обычно старательно защищали свои секреты (или, по крайней мере, делали вид, что это так). На актёра был надет рыжий парик и приклеена фальшивая борода с раздвоенными концами. В руках он сжимал здоровенный обоюдоострый топор. Увидев нас, он помахал им в воздухе, и по лёгкости, с которой он это сделал, я понял, что топор, должно быть, деревянный, но, чтобы обмануть зрителей, лезвия окрашены серебристой краской.

– Хайнц! - Воскликнул он. - Входи, парни уже заждались!

– Андреас Куфельберг, - Представил его Риттер с улыбкой. - В земном мире блудный сын почтенной купеческой семьи, а во вселенной великого искусства - Танкред Рыжий, кровожадный вождь варваров.

– Аррррр! - Взрычал актёр, возведя глаза к небу и потрясая топором.

–Сей заколдованный топор - подарок ведьмы.Обетованье получил я от старухи:Так хитро чарами покрыто остриё,Что битвы пережить мне даст любой смятенье –

продекламировал он хриплым голосом.