Ольга Елисеева - Хозяин Проливов

Его слова произвели впечатление. Многие из глав родов встали, чтоб выразить поддержку царю. Гекуба чувствовала, что сейчас симпатии собравшихся на стороне «живого бога». Как странно, что он выжил! Неужели зверь Гекаты не причинил ему никакого вреда? Несчастный глупый Ликомед лежал с растерзанной грудью в саду на влажной от росы дорожке, а этому хоть бы что! Жрица не верила в подобный исход. Просто так собака Гекаты не уходит.

У прорицательницы в мешочке на поясе до сих пор хранился засохший кусочек жертвенного мяса. Старуха оставила его на всякий случай. Как оберег. Вдруг чудовище вернется. Тогда будет чем отвлечь его внимание. Однако его можно было использовать и иначе…

— Ты все сказал? — Голос Тиргитао звучал невозмутимо. Она тоже чувствовала, что симпатии Совета на стороне «живого бога».

— Я хотел просить… — И в этот момент Делайс качнулся. Ему показалось, что не хватает воздуха. Все видели, как лицо царя налилось кровью. Он вытянул руку вперед, другой рванул одежду на груди, схватил побелевшими губами воздух и грянулся оземь.

Гекуба поглубже подпихнула в железную жаровню на полу кусочек затвердевшей ягнятины.

— Нужны ли еще доказательства воли Великой Матери? — внятно спросила она.

Собравшиеся в испуге повскакали с мест.

— Он мертв. — Голос старой жрицы прозвучал резко. — И так будет со всяким…

— Он дышит, — возразила одна из телохранительниц Тиргитао, несносная Арета, которая год назад убила Гекатея, а теперь стояла к царице так близко, что многие поговаривали недоброе. Девушка кинжалом разрезала гиматий на груди царя и приложила ухо к сердцу. — Бьется, — бесстрастно констатировала она. — У него обморок, но он приходит в себя.

Между тем Делайс вовсе не собирался приходить в себя. Он открыл глаза, обвел шатер помутневшим взглядом, наткнулся на Гекубу, дико расхохотался и снова впал в забытье. Его положили на развернутый плащ одной из сотниц и отнесли во дворец.

Стоило Бреселиде вернуться домой, как ее поразило ужасное известие: царь повредился в рассудке. Бежал ночью из дворца в чем мать родила, влез на дерево в окрестностях Горгиппианских болот и отказывался слезать.

— Боги! — простонала «амазонка». — Этого еще не хватало.

Оказалось, что царственная сестра только на нее и возлагает надежду снять «живого бога» с дуба. Взяв небольшой отряд, Бреселида отправилась за город, где начинались охотничьи угодья. Высокий тростник шелестел на ветру. Кое-где торчали ивовые кустарники. Только на одном пригорке рос раскидистый дуб. Местные крестьяне почитали его как Дом Артемиды Дубовой. Его нижние ветки были увешены тушками гусей и зайцев. А на самом верху…

Бреселида задрала голову и присвистнула от изумления. Там, оседлав прочный сук, сидел «живой бог» и грыз зеленые желуди. Он выплевывал шелуху вниз на голову Македы, которая пыталась сотрясти дерево своими могучими ручищами.

— Слезай! — ревела она.

Царь не удостоил ее ответом. Сначала он показывал Македе язык, а потом примерился и шумно помочился ей на голову.

Охранница отскочила и разразилась градом ругательств.

Бреселида чуть тронула пятками бока лошади и подъехала поближе.

— Ваше Величество, — неуверенно начала она, — что вы там делаете?

— Бреселида! Радость моя! — Царь как будто только что ее заметил. — Жду, когда у меня вырастут перья, чтоб улететь отсюда!

«Боги! — Сотница закрыла глаза. — Чем я вас прогневила?» Она спрыгнула с седла и, подойдя вплотную к дереву, заговорила почти шепотом:

— Слезайте, ваше величество. Не позорьтесь. Умоляю вас!

— Не позориться? — Делайс зацепился за сук ногами и свесился вниз головой. — Даже если я вывернусь наизнанку и мой желудок будет болтаться снаружи, я и то не опозорюсь больше, чем живя с убийцей собственного отца!

— Что ты с ним разговариваешь? — возмутилась Македа. — Он же свихнулся. Лучше помоги мне трясти дерево!

— Ты полагаешь, царь упадет на землю, как желудь? — пожала плечами Бреселида.

Тем временем «живой бог» давно отвлекся и, глядя в небо, горланил песню:

Вошел я в лес и вижу,Что дева там стоит.Меж падубом и дубомВся в пурпуре она…

— Подтягивай, Бреселида! Чего молчишь? — разозлился царь.

В крови ее ладони,Кремневый серп в руках.Все срезаны колосья,Ах, бедный, бедный я! —

мысленно продолжила сотница.

— Ах, бедный, бедный я! — донеслось с верхушки дерева.

«Еще одно слово, и я собью его из лука». Больше переносить такого позора «амазонка» не могла. Дорогой ей человек голым скакал по деревьям и распевал гимны плодородия!

В это время со стороны дороги донесся душераздирающий свист. Казалось, стадо коз пробирается через тростник. На пригорке, размахивая черными крыльями гиматия, появилась Гекуба в сопровождении гурьбы младших жриц. Они шли пешком, стуча в тамбурины и душа по дороге змей, которых вешали себе на шею.

— Вон ворона летит! — восхитился царь, глядя вниз на прорицательницу. — Она принесла мне перья!

Гекуба бросила на него презрительный взгляд и направилась к Македе.

— Совсем рехнулся, — сопя, пояснила охранница. — Видать, наше житье не для греков.

— Молчи и слушай, — цыкнула на нее жрица. — Любыми средствами надо снять его оттуда. Сумасшествие царя случается не часто, и если его не принести в дар Великой Матери, могут начаться неисчислимые бедствия.

«А они разве кончались?» — вздохнула Бреселида.

Царь издал воинственный вопль и кубарем скатился вниз по стволу.

— Ворона! Ворона! Отдай мои перья! — Он кинулся на старую жрицу проворнее, чем кто-либо успел преградить ему дорогу, и покатился с ней по земле. — В крови ее ладони! Ах, бедный, бедный я! — выкрикивал «живой бог».

Бил ли он прорицательницу? Едва ли. Скорее всего, Делайс сразу сломал ей шею. Старая жрица беспомощно вытянулась на земле. Безумный царь как ни в чем не бывало, сорвал с убитой черный жреческий плащ и намотал его себе на голову, полностью закрыв лицо.

— Едемте! — весело крикнул он. — Теперь у меня есть перья, и скоро я улечу.

Никто не осмелился связать царя. Его лишь заперли в покоях, поставив стражу из безъязыких кастратов, присланных храмом Трехликой. Новая верховная жрица Анхиза заявила, что «живой бог» уже помечен Триединой Матерью и его необходимо готовить к всесожжению. Этот великий праздник приходился на осеннее равноденствие, и все племена в окрестностях Таврских гор посылали в Долину Духов животных, птиц и людей.