Сергей Пономаренко - Ведьмин подарок

Она с неудовольствием посмотрела на яркую губастую блондинку, расплывшуюся в улыбке, очевидно, от приятной беседы. При любом движении ее огромный бюст чуть ли не выпадал из выреза халата. Заведующий отделением был мужчиной холостым, видным и поэтому пользовался повышенным интересом женской половины персонала больницы.

— В первую очередь надо вызывать электрика, а не паниковать! — раздраженно бросил подчиненной Сан Саныч я спокойно продолжил разговор с блондинкой-кардиологом: — Когда я освобожусь, мы продолжим разговор о новейших зарубежных разработках в области хирургии. — Он недовольно оглянулся на Свету, продолжавшую стоять в дверях, и отметил, что у той обиженное лицо.

— Электрик уже в боксе, возится, но ничего не может сделать, — язвительно сообщила Света, сверля взглядом блондинку. — Аппарат искусственного дыхания не работает — у больного уже нитевидный пульс. Для поддержания дыхания применили мешок АМБУ[6]. — Она непроизвольно вспомнила крылатое выражение медиков: „Если AMБУ, значит, еще не амба“.

— Срочно реанимацию! Собирай бригаду! — скомандовал Сан Саныч, быстрым шагом устремляясь к выходу.

— Все уже там — ожидают вас, — сообщила Света его удаляющейся спине и бросилась бегом догонять энергичного заведующего отделением.

Зайдя в бокс. Сан Саныч застал пациента в состоянии клинической смерти.

Появление заведующего отделением зарядило энергией дежурную бригаду, члены которой до этого стояли в растерянности и проклинали возившегося тут же электрика, которому не удавалось разобраться в причинах неполадки. Все тут же засуетились, выполняя четкие указания Сан Саныча.

За прозрачной стенкой соседнего бокса уже несколько часов в беспамятстве лежала умирающая старуха, и подключенный к ней кардиоскоп едва чертил на экране неровные линии, отображая работу ее сердца. Действие болеутоляющего, которое ей ввели утром, уже давно закончилось, и на старуху то и дело накатывала страшная боль, отчего ее тело корчилось в судорогах. Она хрипела, мучения туманили ей рассудок, она звала друзей, родных, которых уже давно не было на свете. Калейдоскоп прошлых событий, лиц бесконечно менялся. Яркие картинки то и дело рассыпались, складываясь в новую мозаику, и лишь одно имя из недавнего прошлого всплывало в мозгу в те мгновения, когда сознание на краткое время прояснялось.

Несмотря на крайнюю озабоченность. Сан Саныч, делая все для спасения жизни больного, краем глаза заметил застеклянной стенкой движение в соседнем боксе, словно там кто-то находился. Этого просто не могло быть, так как весь персонал отделения был возле него. Он гордился тем, что за время его руководства отделением, пусть и непродолжительного, ни один больной здесь не умер. Благодаря его усилиям удалось вывести и этого, казалось, безнадежного больного из комы, и, хотя он впал в сопор, состояние его было стабильным и все указывало на возможность выздоровления. Если бы не подвела техника…

Внезапно приборы в боксе ожили, замигали лампочки, и к больному, выведенному из состояния клинической смерти, вновь подключили аппарат искусственного дыхания, а еще через полчаса Сан Саныч снял перчатки, маску и вытер пот со лба — состояние больного стабилизировалось, хотя он все еще не пришел в сознание.

Вспомнив о мелькнувшей в соседнем боксе тени, Саи Саныч зашел туда. На экране кардиоскопа тянулась бесконечная прямая линия, свидетельствующая об остановке сердца, и непрерывно звучал зуммер. Сан Саныч отключил прибор.

Старуха лежала вытянувшись, с неплотно закрытыми глазами, ее челюсть отвисла, открыв редкие желтые зубы, что напоминало хищный оскал.

Он проверил пульс — его не было. Приподняв пальцами веко, посветил тонким лучом фонарика в зрачок — реакция отсутствовала. По всему было видно, что старуха упокоилась навечно. Сан Саныч накрыл лицо умершей простыней.

— Сан Саныч! — За его спиной возникла Света. — Приехал внук, — она мотнула головой, указывая на прикрытое простыней тело, — умершей. Хочет с вами встретиться.

— Я думаю, что это уже ни к чему. Сообщите ему о смерти… как фамилия умершей?

— Петрякова Лариса Сигизмундовна, совсем немного не дотянула до ста четырех лет.

— …о смерти Петряковой и готовьте на нее документы. Свидетельство о смерти я подпишу. Да, и ровно через час доложите мне о состоянии больного, которого мы реанимировали.

— Суворкин Александр Александрович, тридцать пять лет, — напомнила не без ехидства Света. У заведующего отделением был один недостаток: он часто забывал фамилии больных, прекрасно помня до мельчайших подробностей их истории болезней.

— Ты смотри — двойной тезка! — удивился Сан Саныч. — Словом, жду. Что-то его беспамятство уж слишком затянулось. Да, и от моего имени напишите докладную главврачу — что в реанимационном отделении на протяжении двадцати минут отсутствовало электричество, — я подпишу. Пусть разберется с технической службой.

Я торопливо вошла в высотное офисное здание, проходя через огромный вестибюль с дорогой мягкой мебелью, кивнула охране — двум неотличимым один от другого молодцам в темных костюмах и светлых сорочках, и, только войдя в лифт, немного успокоилась. Отдышавшись, сосредоточилась на предстоящем разговоре. Он обещал быть непростым, поэтому я мысленно готовилась, намереваясь сразить словом и логикой. Мне предстояло сражение с „дядей Василиной“ — нашим заместителем главного редактора, боявшегося всего на свете. Чтобы моя статья прошла и попала на первую полосу, мне надо было суметь его испугать, а значит — убедить. Я придирчиво осмотрела себя в зеркале, занимавшем полстенки просторной кабины лифта. Зеркало — это первая ложь, которую на себя лишь примеряешь сначала, а потом с ней живешь.

Из него на меня немного растерянно смотрела высокая стройная блондинка с пышными волосами, схваченными сзади в узел, продолговатым лицом, серыми глазами и слегка вздернутым носиком, одетая в строгий деловой костюм, с кожаной папкой в руке. Выражение лица отражения мне не совсем понравилось, и я придала ему непримиримость и упорство. Пользуясь тем, что в кабине находилась одна, я подрисовала глаза и губы — чуть более агрессивно, чем обычно. Взгляд стал более глубоким к весомым.

Скоростной лифт остановился на последнем этаже здания, где располагалась редакция.

Она параллельно выполняла функции секретаря и любовницы главного редактора. В редакции ее прозвали Лакмусом, так как ее отношение к сотрудникам зеркально отражало отношение шефа.

— Валерий Борисович уже несколько раз спрашивал тебя, — строго произнесла Мари, не удостоив меня ответным приветствием. — Поспеши — он тебя ждет!