Е. Кочешкова - Шут

Шут развел руками — дескать, согласен. Он уже вполне пришел в себя и с удовольствием выпил полную чашку густого бараньего бульона, а затем расправился с сыром и хлебом. Все дни до этого его рацион составляли только апельсины с яблоками, да легкое ягодное вино, которое, как и везде, являлось во дворце основным напитком. Приятно было снова ощутить вкус настоящей еды. Пугающая слабость отступила, и посуда, хвала богам, больше не норовила выпасть из пальцев. Когда он закончил трапезу, служанка собрала все чашки на поднос и, сочтя свой долг выполненным, устремилась к двери. На самом пороге она обернулась и, подбоченясь, строго сказала:

— Утром проверю как ты тут, дурень…

И, пряча улыбку, скрылась за дверью.

«Странно, только, что именно матушку Неллу послали приводить меня в чувство…» — подумал Шут. Впрочем, он не знал, кто на самом деле прибрал в его комнате и кто позаботился о нем самом. Может статься, добрая матушка только отвар да обед принесла. Мысль о том, что кроме пожилой служанки кто-то еще мог видеть его в бессознательном состоянии, не добавила Шуту радости.

Спать он больше не хотел, есть тоже. А делать что-то иное не было сил. Шут просто лежал, глядя на пыльные складки балдахина, и думал обо всем подряд. А более всего о том, как скверно валяться хворым в постели… Особенно, если никому до этого нет дела.

Так почему-то вышло, что близких друзей при дворе у него не завелось. Кроме короля, конечно. Но король — он, все-таки, король… Не ему, дураку, ровня. К тому же, Руальд Третий частенько покидал Солнечный Чертог, и тогда его любимец оказывался предоставлен самому себе, точно вольный ветер.

2

Пару месяцев назад король вновь отбыл из Золотой. На сей раз — с дипломатическим визитом к тайкурскому князю — таргалу. Шут без него привычно скучал. В один из пасмурных тоскливых дней он забрался на ступеньки трона и, нацепив на голову соломенную корону, сидел подле монаршего кресла немым напоминанием о королевской власти.

Или не совсем немым…

— Что, господин Патрик, грустите без любимого хозяина? — нарушил тишину язвительный голос. Обернувшись, Шут увидел графа Майру. Один из приближенных Руальдова брата, принца Тодрика, граф отчего-то заглянул в зал, выгуливая парочку фрейлин.

— Грущу, господин Майра… — Шут выпрямился, с высоты пяти ступенек скорбно посмотрела на графа и его спутниц. А потом, зазвенев бубенцами, неожиданно прыгнул и по-кошачьи приземлился прямо у ног оторопевшего вельможи: — Не все ж, как вы и принц, радуются его отсутствию! — и, неожиданно встав, он ловко надел потешную корону на графскую лысину. — О! А вам идет! Даже больше, чем Его Высочеству! Так и передайте ему!

Отскочив в сторону, Шут рассыпался в реверансах и звонко продекламировал сочиненное экспромтом:

Наш принц, конечно, будет рад,

Когда опять уедет брат.

Но радость принцам не к лицу —

Вместо себя он шлет овцу!

Златорогий баран украшал фамильный герб Майры… Граф побледнел и потянулся к ножнам. Королевского шута по большей части предпочитали считать блаженным дураком, на слова которого грех обижаться и, тем более, наказывать за них. Но иногда он ходил по краю…

Майре едва хватало выдержки вспомнить, что перед ними всего лишь паяц. Какой с него, полоумного, спрос?

После того, как Шут пару раз предугадал грядущие события, придворные даже наделили его даром пророчества — известно ведь, что безумцы частенько «говорят с богами». Однако, язык у Шута был отнюдь не благочестивым и подчас оказывался куда более пугающим оружием, нежели отточенная сталь, которой так любили помахать все эти господа рыцари и бароны.

— Допросишься ты, Патрик! — прошипел граф, делая вид, что не замечает, как нервно прыснули в кулачки обе его дамы. — Однажды твоя пустая башка украсит Небесную стену! — он сорвал с головы корону и, скомкав, бросил под ноги Шуту. Желваки на лице у Майры ходили ходуном, когда он круто развернулся и вышел вон. Эхо его шагов гулко разнеслось по анфиладам комнат, уходящих от тронного зала вглубь дворца.

Одна из фрейлин немедленно поспешила за графом — утешать. А вторая поддела туфелькой остатки головного убора и бросила на Шута заинтересованный взгляд. Она не так давно попала ко двору, имела хорошее покровительство и могла не бояться гнева Майры. По какой-то причине Шут показался ей интересней прежнего кавалера.

Господин Патрик всегда нравился дамам, хотя и они частенько не могли понять, как вести себя с ним, чего ожидать от чудака с бубенцами. Но чудак был молод и вполне мил на их погляд, хотя вовсе не походил на тех широкоплечих героев, что обычно воспеваются в балладах. Его вечные загадки и дерзости на грани дозволенного не могли оставить дворцовых прелестниц равнодушными. Впрочем, ни одна из них не воспринимала господина Патрика всерьез. Да право, ну как можно без смеха думать о шуте! Поиграть, дать волю страстям — это сколько угодно. Потом шептаться по углам, какой он забавный, как хорош в поцелуях и какие восхитительно неприличные у него шутки!..

Шут доподлинно знал — среди барышень ходили красочные слухи о его, якобы, распутстве. Но, по правде сказать, ни одна из них не могла похвалиться, будто почивала в постели у королевского любимчика. Когда в рассказах дело доходило до этого момента, дамы закатывали глаза и начинали нести невероятную чушь. Лишь бы никто не догадался, что никакой постели собственно и не было. Бредовые эти рассказы цеплялись один за другой, множились, обретая все новые и новые детали. Никто не пытался найти концов правды, и Шута это устраивало. Сомнительный и провокационный образ покорителя сердец давал ему ряд ценных преимуществ, особенно по части сбора информации. При его должности это было весьма немаловажно.

— А что, господин Патрик, вы и впрямь так радеете за короля? — медово спросила фрейлина, когда шаги графа затихли.

«Еще одна авантюристка», — с грустью подумал Шут, глядя в соблазняюще-откровенные зеленые глаза.

Он ответил барышне одной из тех улыбок, которые в свое время долго оттачивал перед зеркалом. Это была лукавая усмешка сердцееда, уверенного в своей неотразимой притягательности. Шут и сам не знал почему, но придворным дамам более всего нравилось, когда он вел себя именно так…

В действительности, Шута мало влекли любовные забавы.

Якобы пылкие поцелуи ничего не стоили и были всего лишь игрой. Да и то, по чести сказать, она давно ему надоела, и славу соблазнителя поддерживали только многократно помноженные слухи. Все эти баронессы, графини и маркизы казались Шуту одинаковыми. Одинаково предсказуемыми и, если не пустоголовыми, то наоборот — слишком расчетливыми. Им не было дела до того, какие мысли на самом деле занимали Шута, когда он гулял с ними по аллеям парка. Главное, чтобы господин Патрик говорил, будто думает исключительно о красоте своей спутницы. Да чего там… королевским фрейлинам вообще не было дела до Шутова внутреннего мира. Их привлекала исключительно внешняя необычность кавалера и его приближенность к королю. Для того, чтобы окончательно убедиться в этом Шуту понадобилось почти два года. До того он, как настоящий дурак, всякий раз тешил себя надеждой, что каждая новая прелестница отличается от всех предыдущих… Что видит в нем не только возможность подобраться поближе к Его Величеству. Что ждет от чудаковатого господина не только тех самых мифических ласк, о которых столь загадочно рассказывали подруги…