Александр Аразин - Нуб (СИ. Дополненный вариант)

— Ты. Какая разница в области морали, если она вообще есть, лежит между воином и гражданским человеком?

— Разница, — сказал мальчик, лихорадочно соображая, — разница в сфере гражданских обязанностей, гражданского долга. Воин, солдат, принимает личную ответственность за безопасность того политического объединения, членом которого состоит и ради защиты которого он при необходимости должен пожертвовать своей жизнью. Гражданский человек этого делать не обязан.

— Почти слово в слово по учебнику, — сказал полковник пренебрежительно. — Но ты хоть понимаешь, что сейчас сказал? Ты веришь в это?

— …Я не знаю…

— Конечно, не знаешь! Я вообще сомневаюсь, что кто-либо из вас способен вспомнить о своём «гражданском долге» даже в самых экстремальных обстоятельствах. — И посмотрев на часы продолжил — ну вот наконец и всё. В казарму переодеваться и на плац. Свободны. Воронин задержись… Значит я не ошибся. Похож, как две капли воды, зовут как?

Под пристальным взглядом преподавателя мальчик немного тушевался, но переборов неуверенность, после упоминания отца, выпрямился и представился.

— Виктор Воронин, господин полковник!

— И зовут так же… я хорошо знал твоего отца. Надеюсь, ты не посрамишь его память и станешь отличным офицером. Какой род войск выбрал?

— Маневренная Пехота, господин полковник. Десант.

Лицо опытного солдата расплылось в довольной улыбке, он стукнул кадета по плечу.

— Держись, сынок! Тут сделают из тебя мужчину… или убьют в процессе обучения. А может быть, и то и другое.

— Вы полагаете, это хороший выбор? — спросил мальчик с сомнением.

— Хороший выбор? Сынок, это единственный выбор вообще. Десант — это элита армии. Всё остальные — это вспомогательный персонал для избранных. Все они только помогают нам — мы делаем главную работу. Хм подожди-ка — открыв папку, полковник достал оттуда старую тетрадь. — Возьми, как прочитаешь, вернёшь — это дневник одного из главных участников создания новой реальности. Думаю, с его помощью ты лучше поймёшь жителей того мира. А сейчас беги на физо. Прапор не любит опоздавших.

Через полгода полковник Фангорин сумел упросить аттестационную комиссию и его вернули в линейные части. А ещё через год ветеран погиб где-то на просторах нового мира.

Перед строем стоял большой, широкоплечий, неприятного вида человек. Одет он был так же, как кадеты, но, глядя на него, все чувствовали себя замухрышками: он был гладко выбрит, брюки отутюжены, в ботинки можно было глядеться, как в зеркало. Но главное, его движения — резкие, живые, свободные. Возникало впечатление, что он не нуждается во сне. Он хрипло крикнул.

— Слшш меня!.. Внима… Млчать!.. Я старший прапорщик Колотолин, ваш командир. Когда будете обращаться ко мне, салютуйте и говорите «товарищ прапорщик». Так же при виде старших по званию, а тут все старше вас, выполняете воинское приветствие. Кто чихнул?

Молчание.

— КТО ЧИХНУЛ?

— Это я, — раздался чей-то голос.

— Что я?

— Я чихнул.

— Я чихнул, ТОВАРИЩ ПРАПОРЩИК!

— Я чихнул, товарищ прапорщик. Я немного замёрз… товарищ прапорщик.

— Ого! — Колотилин подошёл к курсанту, который чихнул. — Фамилия?

— Грибоедов … товарищ прапорщик.

— Грибоедов… — повторил наставник с таким видом, будто в самом слове было что-то неприятное и постыдное. — Могу представить, как однажды ночью, находясь в патруле, ты чихнёшь только потому, что у тебя сопливый нос. Так?

— Надеюсь, что нет, товарищ прапорщик.

— Что ж, и я надеюсь. Но ты замёрз. Хмм… мы сейчас это дело поправим. А что лучше всего помогает согреться? Правильно горячий чай! — Он указал своим стеком. — Видишь здание вон там? Это кухня первого полигона.

Воронин невольно бросил взгляд в том же направлении, но ничего не увидел, кроме расстилавшегося до горизонта поля. Только пристально вглядевшись, мальчик различил наконец (примерно в трёх километрах) какое-то строение, которое издалека казалось небольшим холмом или прыщем на гладкой коже земли. А так же сделал вывод, что если есть первый, то должен быть и второй, а возможно даже и третий полигон.

— А поскольку самому греться не хорошо, по отношению к товарищам, принесёшь оттуда двадцатилитровый термос, чтобы всем хватило. Вперёд. И не дай Бог чай будет холодным! Бегом, я сказал. И быстрее!

Колотилин повернулся к кадетам. Он раздражённо прохаживался туда-сюда вдоль строя, искоса оглядывая ребят. Наконец остановился, тряхнул головой и сказал, обращаясь явно к самому себе, но так, что всем было слышно.

— Кто бы мог подумать, что этим буду заниматься я! Армия — это школа для мужчин и экзамен для женщин. За всю свою жизнь я не видел такой толпы маменькиных сынков. Втянуть кишки! Глаза прямо! Я с вами разговариваю!

Воронин невольно втянул живот, хотя и не был уверен, что он обращается конкретно к нему. А прапорщик всё говорил, всё хрипел, и мальчик начал забывать о холоде, слушая, как он бушует. Он ни разу не повторился и ни разу не допустил богохульства и непристойности. Однако он умудрился описать физические, умственные, моральные и генетические пороки будущих офицеров с большой художественной силой и многими подробностями.

Следующие двадцать минут взвод занимался гимнастическими упражнениями, от которых ребёнку стало настолько же жарко, насколько раньше было холодно. Колотилин проделывал все упражнения вместе с кадетами. Воронин всё хотел подловить его, но он так ни разу и не сбился со счёта. Когда закончили, наставник дышал так же ровно, как и до занятий. После он никогда больше не занимался с ребятами гимнастикой. Но в первое утро он был с взводом и, когда упражнения закончились, повёл всех, потных и красных, в столовую. По дороге он всё время прикрикивал:

— Поднимайте ноги! Чётче! Выше хвосты, не волочите их по дороге!

Потом новички уже никогда не ходили по территории училища, а всегда бегали лёгкой рысью, куда бы ни направлялись.

Через семь лет выпускник кадетского училища лейтенант Виктор Воронин с лёгкостью мог вспомнить все детали того первого дня. Молодой офицер не забыл, как вечером после отбоя, укрыв лицо подушкой, тихо и долго плакал, пока не забылся тревожным сном. Он практически дословно помнил текст, уже тогда старого, дневника из другой реальности, ставшего для мальчика единственной отдушиной в первую, самую тяжёлую, изматывающую неделю.

Ещё через пятнадцать лет отставной полковник, ветеран, комиссованный из регулярной армии по состоянию здоровья, посетил родное училище. Там героя упросили прочитать лекцию молодым кадетам, где он невольно повторил слова седого полковника, после чего ему захотелось найти тот дневник. Однако в библиотеке не было ничего похожего. Тогда ветеран решил восстановить его по памяти, ведь на неё, в отличие от протезов, он никогда не жаловался. Если же старый солдат немного и приукрасил текст, то не нам его судить.