Элизабет Кернер - Малый драконий род

— Я хочу отправиться верхом к Межному всхолмью, в лес.

Я подумал было, что она шутит, однако заметил, что при этих словах глаза ее полыхнули радостью.

— Зимой солнце здесь редко бывает таким ярким, а я... О Акор, раньше, когда Хадрон был жив, мне ни разу не выпадало счастья побывать там зимой, — сказала она. — А я всегда так мечтала об этом. До Межного всхолмья рукой подать, и, видит Владычица, лошадей у нас предостаточно.

— Думаю, уж по одному-то скакуну на каждого найдется, — ответил я со смехом, по-прежнему не выпуская ее из объятий.

— Да, но когда твоя жена владеет собственными племенными конюшнями, да к тому же еще лучшими в Колмаре, выбор сделать не так-то просто. — Она усмехнулась. — Ну так как? Позволишь ли ты мне ехать, или же мне заставить тебя?

Последнее меня заинтересовало.

— И каким же образом ты это сделаешь? Способности твои достойны восхищения, сердце мое, и ты не перестаешь меня удивлять, но все-таки и во мне сохранилась еще часть моей былой силы. Сомневаюсь, что ты сумеешь вырваться из моих объятий.

— Не все решается только силой, — ответила она, и тут я вскрикнул. Она едва коснулась меня пониже ребер, однако ощущение было крайне необычным, и мне пришлось выпустить ее.

— Что это ты сделала? — принялся допытываться я. — Что это было?

Она принялась смеяться, долго и громко. Не в силах удержаться, я присоединился к ней, хотя и ведать не ведал, что именно так ее развеселило. Смех ее был полон радости — сильной, лишавшей меня всякой способности к сопротивлению.

— Вот уж не думала! — наконец ухитрилась она выговорить. — Неужели драконы так боятся щекотки?

— Щекотки? — я попробовал произнести незнакомое мне слово.

— Да, щекотки. Вот такой, — вновь протянув ко мне руки, она еще раз заставила меня неестественно задергаться. Я решил, что перенять этот навык было бы весьма полезно, и попробовал то же самое проделать с ней. По-моему, у меня неплохо получилось: она вновь расхохоталась. После нескольких очень приятных мгновений она остановила меня поцелуем и сказала, что мы сможем утолить прочие свои побуждения после захода солнца, потом встала и поспешила одеться.

Я гордился своими небольшими достижениями. Одежда уже не казалась мне столь ужасной, как прежде. Теперь она была вполне привычной, и кожа моя давно приноровилась к ткани, так что я уже не поднимал вой только из-за того, что приходилось каждый день одеваться. Когда по пути сюда мы проезжали через одно из больших поселений к северу от Корли, я ухитрился отыскать себе сапоги по размеру, и после этого, как ни удивительно, ноги мои — сбитые и покрытые волдырями — довольно быстро зажили, не понадобился даже целитель. Это привело меня в восторг. Прежде мне и невдомек было, что гедри, к которым я теперь себя причислял, способны настолько быстро исцеляться без посторонней помощи. Нам, кантри, для исцеления требуются месяцы, а то и годы — все зависит от того, насколько серьезны раны, — и чтобы наши тела могли восстановиться, мы вынуждены впадать в вех-сон. Это может показаться существенной слабостью — вообще-то, вех-сон и есть единственная и самая большая слабость кантри — он отнимает много времени; однако нас это не слишком волнует, поскольку народ наш является долгожителем, да к тому же мы настолько хорошо защищены броней, что редко получаем тяжелые раны.

Я вздохнул, и Ланен сейчас же повернулась ко мне.

— Что печалит тебя в столь ясный день, любовь моя? — спросила она, усевшись на постель, чтобы зашнуровать подбитые мягким мехом башмаки.

— Ах, дорогая, я все еще принадлежу двум мирам, — ответил я. — Стоит мне лишь на мгновение подумать о своем народе, как я уже говорю себе не «они», а «мы», не успев и глазом моргнуть. Я счастлив быть человеком, поверь, однако сердцу моему требуется время, чтобы привыкнуть к этому.

Она приблизилась ко мне, пока я одевался, и одарила меня звонким поцелуем.

— У твоего сердца есть столько времени, сколько ему надобно, любовь моя. Ведь, пока оно привыкает, ты все равно рядом со мной.

Проворно подскочив к сундуку, что стоял подле стены, она вынула из него длинное одеяние из толстого сукна ярко-синего цвета.

— Там снаружи холодно, так что тебе понадобится вот это. Может, еще одну рубашку?

— Нет, благодарю, — ответил я. — Суконник я надену, но больше никакой одежды не требуется. Мне и так чересчур тепло.

— Слушай, Вариен, а ты уверен, что ты и впрямь человек? — спросила Ланен с усмешкой. — По-моему, ты похож на человека лишь снаружи, а внутри ты все тот же кантри. Ты не пробовал извергать пламя?

Я рассмеялся.

— Пробовал. Потом целый час говорить не мог. — Я схватил ее и привлек к себе. — Я полностью человек, дорогая. Может, ты хочешь, чтобы я тебе это доказал?

Вновь нежно поцеловав меня, она отстранилась и потянула меня за собой.

— Не сейчас, муж мой! Обуздай свой порыв. Я же говорю тебе: зимой солнце редко сияет подолгу. Давай выйдем из дому — день-то какой чудесный! Потом докажешь мне все, что захочешь, но если я вскорости не выйду наружу, то выйду из себя!

Каким бы пустяком ни казалось это обстоятельство, оно вновь напомнило мне, насколько коротка жизнь у народа, к которому я теперь принадлежал. Столь короткий срок, точно один удар сердца, — так недолго мы с Ланен будем вместе, так мало суждено мне прожить — а ведь изначально мне было отмерено, возможно, еще целое тысячелетие!

— Отправимся же и насладимся этим днем! — воскликнул я. Она направилась к выходу, но я оттащил ее в сторону. Я увлек ее, смеющуюся, на кухню и там, выпустив на мгновение, исчез в кладовой, чтобы через миг предстать перед нею вновь — с грудой сморщенных яблок и вчерашним караваем хлеба.

— Вот теперь — в путь! — провозгласил я и, схватив ее за руку, направился к двери.

Никогда еще не находил я столько необыкновенной радости в таких, казалось бы, простых вещах. Пока мы со смехом седлали лошадей, им, похоже, передалось наше настроение. Едва мы сели в седла, как они сорвались с места и понеслись легким галопом по дорожке, что вела к северным холмам. Ланен как-то рассказывала мне о Межном всхолмье — о том, как она, лежа по ночам в своей неуютной постели, мечтала побродить там. Немалую часть своей жизни она провела в ночных грезах, однако это нисколько не поколебало ее духа, не наполнило сердце преждевременной горечью — и это делает ей честь.

Мы дали лошадям волю, и они резво скакали по дороге. То ли им требовалось хорошенько подразмяться, то ли они просто пытались таким образом согреться, но они сами довольно долгое время не сбавляли галопа. Холмы возвышались впереди, и голые стволы деревьев отчетливо вырисовывались на высоких гребнях, переходя в сплошной бурый покров на склонах. Кони перешли на шаг, и мы ехали друг подле друга. Воздух слегка потеплел, и в нем то и дело чувствовался запах горящих дров, доносившийся с окрестных ферм, разбросанных тут и там; ветер почти полностью стих.