Нил Гейман - Истина — пещера в Черных горах
Калум налил хозяину виски и сказал:
— Мы ищем Туманный остров. Не знаете, там ли он?
Хозяин поглядел на нас. Ветры в горах свирепые, и они обрывают слова, стоит им только появиться на губах. Он нахмурился, потом сказал:
— Да. Я видел его нынче с вершины. Он там. Не знаю, будет ли завтра.
Мы спали в доме, на плотно утоптанном полу. Очаг не грел, потому что огонь в нем погас. Хозяин и его женщина спали в своей кровати, за занавеской. Он сделал с ней супружеское дело под овечьей шкурой, служившей им вместо одеяла, но сначала побил ее за то, что она впустила и накормила нас. Я все слышал, не мог не слышать, и в ту ночь мне трудно было найти сон.
Мне доводилось ночевать и у бедняков, и во дворцах. И под открытым небом, и до этой ночи я сказал бы вам, что мне все едино. Но тогда я проснулся до первых лучей, уверенный, что мы должны уйти из этого дома, сам не зная почему, и разбудил Калума. Приложил палец к его губам, и мы тихо покинули эту лачугу на горном склоне, так и не попрощавшись с хозяевами, и никогда еще я не уходил ниоткуда с такой радостью.
Мы отошли от этого дома примерно на милю, и я сказал:
— Остров. Ты спрашивал, там ли он. Но если когда-то он был там, куда же он мог деться?
Калум помедлил. Он словно взвешивал свои слова, а потом ответил:
— Туманный остров не похож на другие острова. И туман, который его окружает, не похож на другие туманы.
Мы шли по тропинке, которую сотни лет топтали полчища овец и оленей и очень немного людей.
— Еще его называют Крылатым островом, — сказал Калум. — Кое-кто говорит, это потому, что сверху он напоминает бабочку с распростертыми крыльями. Но я не знаю, правда ли это. — И добавил: — А что такое правда? Вот и Пилат спрашивал: «Что такое истина?»
Спускаться всегда труднее, чем подниматься.
Я поразмыслил над его вопросом.
— Иногда мне кажется, что правда — это место. Для меня она похожа на город: есть, может быть, сотня дорог, тысяча тропинок, и все они рано или поздно приведут тебя в одно место. Неважно, откуда ты вышел. Если ты идешь к правде, то доберешься до нее, какой бы путь ты ни выбрал.
Калум Макиннес посмотрел на меня сверху вниз и промолчал. Потом сказал:
— Ты ошибаешься. Правда — это пещера в Черных горах. Туда ведет только один путь, один единственный, и путь этот труден и коварен, а если ты выберешь неверную тропу, то погибнешь, в одиночестве, на склоне горы.
Мы перевалили через хребет, и перед нами открылось побережье. Я видел поселки, стоящие у воды. А еще я видел впереди, по ту сторону моря, высокие черные горы, выступающие из тумана. Калум сказал:
— Там твоя пещера. Вон в тех горах.
Кости земли, подумал я, глядя на них. А потом мне стало не по себе от этой мысли о костях, и, чтобы отвлечься, я сказал:
— И сколько же раз ты бывал там?
— Только однажды. — Он помедлил. — Я начал искать ее, когда мне исполнилось шестнадцать, потому что слышал легенды и решил, что если буду искать, то найду. А нашел только в семнадцать и принес оттуда столько золотых монет, сколько смог унести.
— И не боялся проклятия?
— Когда я был молод, я ничего не боялся.
— И что ты сделал с этим золотом?
— Часть закопал, я один знаю где. Другую пустил на выкуп за девушку, которую любил, а еще построил для нас с ней хороший дом.
Тут он умолк, точно сказал чересчур много.
На пристани не было перевозчика. Только маленькая лодчонка, где едва уместились бы три человека обычного роста, была привязана к стволу прибрежного дерева, скрюченного и полумертвого, а рядом висел колокольчик.
Я позвонил, и вскоре на берег спустился толстяк, владелец лодки. Он сказал Калуму:
— Переправа будет стоить тебе шиллинг, а твоему пареньку — три пенса.
Я выпрямился. Может, я и не такой большой, как другие мужчины, но гордости у меня не меньше, чем у любого из них.
— Я тоже мужчина, — сказал я. — И я заплачу тебе шиллинг.
Перевозчик смерил меня взглядом и почесал бороду.
— Прошу прощения. Глаза мои уж не те, что прежде. Я отвезу вас на остров.
Я протянул ему шиллинг. Он взвесил его в руке.
— Ты мог обмануть меня на девять пенсов, но не стал. В наше смутное время девять пенсов — деньги немалые.
Вода была синевато-серого цвета, хотя небо голубое. и барашки гналась друг за другом по ее поверхности. Толстяк отвязал лодку и с грохотом стащил ее по гальке к морю. Мы вошли в холодную воду и забрались на борт.
Плеснули весла, и лодка легкими толчками двинулась вперед. Я сидел ближе к перевозчику, чем Калум, и сказал ему:
— Девять пенсов. Неплохой заработок. Но я слышал о пещере в горах на Туманном острове — о пещере, полной золотых монет, древних сокровищ.
Он неодобрительно покачал головой. Калум не сводил с меня взгляда, так плотно сжав губы, что они побелели. Но я не обратил на него внимания и снова сказал толстяку:
— Пещера, полная золотых монет, — дар викингов, или южан, или тех, кто, по легендам, жил здесь задолго до всех нас, — тех, кто сбежал на запад, когда пришли люди.
— Слыхал, как же, — ответил наконец толстяк. — И о проклятии, что лежит на них, тоже слыхал. По-моему, одно другого стоит, — и он сплюнул в море. Потом сказал: — Ты честный человек, карлик. Я вижу это по твоему лицу. Не ищи эту пещеру. Добра от нее не будет.
— Уверен, что ты прав, сказал я ему, не кривя душой.
— Да уж конечно, — подтвердил он. Ведь не каждый день я вожу на Туманный остров седого великана и отважного коротышку. — А после добавил: — В наших краях считают, что поминать о тех, кто ушел на запад, значит накликать на себя беду.
Остаток пути мы миновали в молчании. Море было беспокойно, волны хлестали в борт, и мне приходилось держаться за него обеими руками, чтобы не вылететь.
Прошло, казалось, полжизни, прежде чем лодка наконец причалила к длинному молу из черных камней. Когда мы шагали по нему, волны разбивались о камни справа и слева, целуя нас в щеки солеными брызгами. В начале мола сидел горбун — он торговал овсяными лепешками и сливами, высушенными до такой степени, что они походили на камешки. Я дал ему пенни и набил его товаром карманы куртки.
Потом мы ступили на Туманный остров.
Сейчас я уже стар — по крайней мере, немолод, — и все, что я вижу, напоминает мне что-нибудь другое, виденное раньше, так что я ничего не вижу впервые. Красивая девушка с огненно-рыжими волосами напоминает мне лишь о сотне других таких же девушек и об их матерях, о том, какими они были в юности и как выглядели, когда умирали. Это проклятие возраста — все становится отражением чего-то другого.
Я говорю так, но время, которое я провел на Туманном острове — или, как зовут его мудрые люди, Крылатом острове, — не напоминает мне ничего, кроме него самого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});