Роберт Говард - КОНАН. КАРАЮЩИЙ МЕЧ

В составе этой книги три произведения, считающиеся в конановском цикле лучшими. Это «За Черной рекой», «Гвозди с красными шляпками» и «Черный чужак». Большинство исследователей творчества Говарда считают первые две вещи лучшими не только в конаниане, но и во всем литературном наследии техасца.

В то время писатель пребывал на вершине своего таланта; придуманные тогда истории снискали ему славу не просто выдающегося рассказчика, но едва ли не глашатая, несшего людям некое послание. И завершающие конановский цикл произведения доказали, что их создатель действительно заслуживает внимания критики.

Именно в этом смысле мы считаем их завершением цикла, а также своего рода завещанием. Описанные в повести «За Черной рекой» события ничего особо нового к прозе Говарда не добавили, в них лишь повторяются набеги дикарей на поселения, чересчур ослабевшие для успешного противодействия. В этом произведении, как и в других, подчеркивается неизбежность хирения цивилизованных народов и, как закономерный финал, их гибели. Но есть и отличия, главным образом это правдоподобный антураж и персонажи; то и другое взято из источников, интересовавших Говарда куда более, чем источники материалов для его псевдокельтских и псевдоассирийских построений. На этот раз поселенцы, фермеры и ремесленники, мало похожи на картонных героев, они рельефны и энергичны, как рельефен и энергичен сам Конан.

Немного найдется писателей фэнтези, сумевших так мастерски сплести реальное с вымышленным. «За Черной рекой» — это шедевр. Хотя ни одна девица не была брошена в беде, Говард приглушил наиболее фантастические элементы произведения и не стал завершать сюжетные ходы по шаблонам пульп-журналов. Мрачное предзнаменование, зазвучавшее в начале, было им донесено до самого горького конца, и на всем пути мелодрама не оступилась ни разу. Последние истории о Конане гораздо более реалистичны, чем фантастичны; этот-то реализм и ставит их особняком. И Говард прекрасно это понимал. Вскоре после того, как был заключен договор на «Гвозди с красными шляпками», он объяснил Кларку Эштону Смиту: «Пожалуй, с сырым мясом тут перебор, но я лишь честно показал, каким мне видится поведение определенных типов людей в ситуациях, из которых сложен сюжет. Возможно, термин «реалистичность» на слух никак не сочетается с Конаном; на самом же деле это самый реалистичный герой из созданных мною».

Если в повести «За Черной рекой» ясно декларируется мнение Говарда о варварстве, то в другом шедевре конановского цикла, «Гвозди с красными шляпками», он изучает оборотную сторону медали: распад цивилизаций. Опять же эта тема для техасца не нова. Например, предшественник Конана атлант Кулл был властелином обреченной империи Валузии, и во многих произведениях Говарда речь идет о королевствах хиреющих или гибнущих. Ход событий неизбежно приводил к финальной катастрофе, ее обычно создавали варвары, заблаговременно поставленные автором у ворот дожидаться подходящего момента. Однако в «Гвоздях с красными шляпками» он обошелся без варваров, постаравшись как следует изолировать обреченный город. Таким образом, рассказ посвящен процессу распада вплоть до его логического завершения. Написан он был в то время, когда у техасца неизлечимо заболела мать. На его глазах со страшной быстротой происходил распад; прекрасно сознавая, чем все кончится, Говард был совершенно не в силах этому воспрепятствовать. Вот почему последний рассказ о Конане так явственно резонирует с ужасными событиями из жизни писателя, с тягостным состоянием его ума и души.

Циклом произведений о Конане Говард завершил свое литературное наследство. Если бы не самоубийство в тридцатилетнем возрасте, его творческая карьера, несомненно, получилась бы исключительной. Примерно за месяц до смерти он написал Лавкрафту: «Мне все трудней и трудней что-нибудь писать, кроме коротких вестернов… Всегда чувствовал: если когда-нибудь на литературном поле сумею вырастить нечто выдающееся, это будет связано с центральным или западным фронтиром». Возможно, Говард стал бы видным мастером и на этом поприще, но судьба распорядилась иначе. Однако по самой сути своей конаниана превзошла тот жанр, в котором она зародилась, как его ни назови: вестерн, историческая литература, авантюрная проза. Будучи вынуты из исторического контекста и облачены в хайборийские одежды, сюжеты обрели универсальность, чего не случилось бы, останься они в прежних темах. Они стали вечными — по крайней мере, нисколько не состарились за семьдесят лет.

«Снимите внешний слой, если не боитесь»,— написал я в предисловии к первому тому. И скоро вы убедитесь, что внешний слой почти не имеет значения для большинства произведений из этой последней книги.

В ней — Говард, каким он был.

И лучшее, что он создал.

Патрис Луине, 2005

Сокровища Гвалура

© Перевод А. Циммермана. 

1

ДВОРЦОВЫЕ ИНТРИГИ

Скалы, словно вставшие на дыбы каменные звери, круто уходили из джунглей прямо к небу, переливаясь в лучах восходящего солнца зелено-голубым и темно-красным; слегка изрезанная линия гор, изгибаясь, простиралась на восток и на запад, пока не терялась из виду, и об это побережье разбивались волны зеленого океана листвы. Гряда казалась неприступной — гигантский частокол отвесных монолитных скал с редкими кварцевыми вкраплениями, ослепительно сверкавшими на солнце. Но человек, упорно прокладывавший путь наверх, одолел уже половину подъема.

Выходец из племени горцев, необычайно сильный и ловкий, он без особого труда взбирался на любую кручу. Из одежды на нем были лишь короткие свободные штаны; сандалии, чтобы не мешали подъему, связанные вместе, болтались за спиной, туда же были заброшены кинжал и меч.

Гибкий, как пантера, он вместе с тем обладал мощным сложением; бронзовая от загара кожа и грубо подрезанная черная грива, схваченная у висков серебряной лентой, дополняли общую картину. Его железные мускулы, острый взгляд и отточенные движения как нельзя лучше соответствовали поставленной задаче, ибо это была проверка на высочайшую степень выносливости и мастерства скалолазания. В ста пятидесяти футах под ним колыхались волны джунглей. Примерно столько же оставалось до края скалы, очерченного утренним голубеющим небом.

В выверенных движениях чувствовалась некоторая спешка, словно человек был ограничен во времени; и несмотря на это, ему приходилось двигаться со скоростью черепахи, поминутно замирая и всем телом прижимаясь к скале. Жадно ищущие пальцы рук и ног находили крохотные ниши и выступы, в лучшем случае — какую-нибудь покатую опору в полступни, и ему уже не раз случалось висеть над пропастью на кончиках пальцев. И все-таки, цепляясь за каждую неровность, извиваясь змеей, огибая выступы, человек упрямо отвоевывал у скалы фут за футом. Время от времени он останавливался, чтобы дать отдых ноющим мускулам и вытряхнуть из глаз капли пота; тогда, повернув голову, он вглядывался в расстилающиеся под ним джунгли, методично прочесывая зеленый покров в поисках признаков присутствия человека.