Вероника Мелан - Рыжая клякса (СИ)

Помогут ли новые вливания приобрести эту способность теперь? Узнает ли она хоть раз, о чем он думает, что чувствует, на что надеется?

Хотя… какая разница.

В лаборатории ей обожгли руку — пролили на кожу химический раствор — случайность, оплошность врачей, досадный инцидент, который они после пытались исправить, но так и не исправили — ожог на плече и нежной коже правой груди так и не затянулся.

— Он, возможно, затянется, вы не переживайте… Возможно, следа не останется. — Пытался оправдаться, разводя руками, врач.

Останется — она знала.

И если Дилан не любил ее раньше, то теперь, изуродованную, не полюбит уже никогда.

Такова жизнь. Надо принять. Точка.

Для следующей встречи она выбирала гардероб с особой тщательностью: бордовая водолазка под горло, кожаная жилетка сверху, кулон в виде алой звезды, черные леггинсы в обтяжку и сапоги выше колена на длиннющей шпильке; решила — самое оно. Да, вызывающе, да, такие штаны носят только дамы, которые о себе очень много мнят, но чем она хуже?

Мнить может не тот, кто что-то из себя представляет, а то, кто захочет мнить — вот и вся разница.

Дилан воспринял ее наряд именно так, как она и предполагала — фразой: «Решила, что стала привлекательнее? Или дала знать всему отделу, что доступна для не обременяющего секса?»

Марта на антикомплимент не отреагировала — как сидела с пилочкой в руках, подтачивая длинные ногти, так и продолжила сидеть, не сменив выражение лица с равнодушного на обиженное, — слишком много чести, не дождется. Невидимую броню она успела надеть поверх наряда еще утром — ничего не забыла: ни шлем, ни наплечники, ни стальные перчатки, ни особенно плотную защиту для сердца, и теперь пребывала в полном спокойствии.

Сегодня они снова вместе — он зол. Сидят в одной комнате — конечно, он в бешенстве. И просидят еще не один час, что приведет его в полную ярость, потому что деваться некуда, потому что Марта теперь в Четвертом отделе. Лучшая- в Четвертом отделе.

Камеры транслировали совещание из освещенного солнцем кабинета на огромный экран их темной комнатушки: за столом сидело человек двадцать — все, как один, серьезные, напряженные, неприветливые, уже второй час силящиеся найти компромисс между двумя компаниями и, наконец, подписать некий договор о взаимовыгодном сотрудничестве. Диалог клеился нескладный, шел со скрипом, со ржавчиной и все время напоминал Марте о человеке, который не может спокойно испражниться — другими словами, диалог напоминал ей «запор».

Время от времени Дилан вмешивался в ход беседы и бросал в микрофон короткие четкие указания:

— Теперь предложите им заменить менеджера на своего… Да, будет надежнее иметь своего человека в их фирме. А сейчас предложите увеличить капитал инвестирования…. Поднимите процент… Нет, здесь не соглашайтесь… Марта, этот хлыщ в костюме говорит правду?

— Который?

— Второй слева.

— Да.

— Все равно не соглашайтесь — вы можете получить лучшие условия.

Советы Дилана слушал через надетый на ухо микрофон усатый человек в полосатом галстуке — изредка кивал сам себе, стучал колпачком дорогой ручки по столу; Марта на экран почти не смотрела.

Вместо этого она изредка поглядывала на Дилана и в сотый раз задавалась одним и тем же вопросом: как она могла влюбиться в такого, как он? Эгоист, сам себе на уме… противный, вредный, грубый. Не уважает чужое мнение, падок на деньги, на всех смотрит свысока, часто язвит, совершенно не боится обидеть. Фыркает, вечно бьет дном кружки о поверхность стола — она бы не удивилась, если бы он еще и обутые ноги туда же закинул.

Тогда за что?

Пилка продолжала равномерно поскрипывать о ногти — вечером она накрасит их алым.

Он красивый — вот за что. Высокий, мощный, крепкий и настолько тяжелый на вид, что кажется — под ним просядет любой стул; весь состоит из мышц. Он наглый, но это, скорее, привлекательная черта. Вредный? Она готова терпеть. Она обожает его короткий хвостик на макушке и бритый затылок — такая прическа вмиг превратила бы любого юнца в неформала, ученого в неадекватного психа, музыканта в гея, но только не его, нет. Дилана она превращала в брутала — жесткого, первобытного, независимого и абсолютно свободного в выборе слов и действий мужчину. В самого себя.

Иногда, раздумывая о том, как он по утрам собирает пряди волос и скручивает их резинкой, Марта тихо млела и слабела в коленях.

Она много от чего слабела.

От формы его губ — широких, но прекрасно очерченных, от бугристых плеч, на которые мечтала положить руки, от поблескивающих на запястье золотых часов, но чаще всего от прямого и равнодушного, как у хищника, взгляда. От того, что чувствовала в нем не показную уверенность, дерзость, высокомерие. Да, и даже оно возбуждало. Чертов самец…

Она хотела ему соответствовать — быть такой же дерзкой, смелой, свободной, хищной, но зачастую выходило иначе, криво. Смелость казалось атакой, дерзость попыткой защититься, свобода пахла пластиком, а хищник из Марты получался и того хуже. Не хищник, а драная обиженная кошка, шипящая по поводу и без — кто такую полюбит? Рыжую кудрявую кошку, Кляксу, теперь еще и обожженную…

Чем муторнее становилось внутри, тем плотнее сжимались губы: ну и черт с ним, она ничего не покажет — ни ему, ни кому-то еще. Ни единая душа не пробьется сквозь невидимые доспехи, она научилась их уплотнять, ковать из прочнейшей стали, не реагировать на обиды. Пусть пытаются, пусть думают, что Марта черствая, пусть ошибаются.

— Знаешь, ты изменилась… — Вдруг прозвучало от стола, и Марта вскинула голову. Оказывается, Дилан уже какое-то время рассматривал ее своим знаменитым неподвижным взором под которым она всякий раз внутренне скрючивалась и замерзала.

— Да?

Прозвучало равнодушно, незаинтересованно.

— Да, стала еще злее, что ли…

— Надо же.

Она легко пожала плечами и вновь принялась подтачивать ногти — чуть резче, чем раньше.

— Ты вообще слушаешь, что они там говорят?

Бранниган качнул головой, указывая на экран.

— Конечно. Вот тот — лысый — полторы минуты назад соврал о том, что примет менеджера.

— Полторы минуты назад?! — Дилан побагровел. — А раньше нельзя было сказать?!

— Ты отвлекал меня вопросами.

Наверное, ему хотелось встать, подойти, сжать ее шею и резко тряхнуть ее за голову, чтобы безалаберное отношение к работе вылетело наружу, но вместо этого Дилан наклонился к микрофону и зло произнес:

— Они не возьмут вашего менеджера! Требуйте с них письменное заверение, заверяйте у адвоката.