Маргит Сандему - Смертный грех

Но потом смирилась. Мысленно изругав молодого священника вдоль и поперек всеми известными ей бранными словами, она успокоилась, осознав, что это и ее ошибка. Ей надо было сопротивляться.

Но теперь было уже поздно что-либо менять.

Это было так ново для нее. Хотя не прошло еще и пятнадцати дней с тех пор, как она встретилась с Мартином в кладбищенской сторожке, и окончательно уверенна она не могла быть, интуиция подсказывала Сесилии, что дело приняло серьезный оборот.

Ожидая отъезда из столицы, она вышивала платье для дочери короля и Кирстен Мунк, Анны Катерины, но у нее не хватило жемчуга. Узор поплыл перед глазами, когда она представила свое будущее — ребенка, которого никто не желает признавать, себя, лишенную поддержки и презираемую всеми…

Сесилия вздрогнула и опять сделала попытку сосредоточиться на вышивании.

Через три дня ей предстояла поездка во Фредриксборг, а она сидит здесь в отчаянии, ведь если ее положение обнаружится, надеяться не на что. В лучшем случае ее отстранят от двора. В худшем — ей грозит позорный столб. А потом — пожизненное презрение окружающих.

В то же утро ее опасения подтвердились. Она чувствовала дурноту, а то, чего она ожидала еще неделю назад, до сих пор не пришло. А ведь у нее всегда все наступало вовремя.

Весь день мозг ее лихорадочно работал.

Она строила безумные планы и отбрасывала их тут же. Конечно, ей были известны различные способы изгнания плода: работать до изнеможения, плясать до упаду, таскать на спине тяжести, принимать какое-нибудь знахарское снадобье…

Но Сесилия была не способна убить жизнь.

Когда наступил вечер, она приняла решение, которое не очень-то и успокоило ее. Если бы у нее было время на раздумья! Если бы ей не надо было так спешить! Но она не могла терять ни одного дня!

Стиснув зубы и дрожа от страха, она направилась в дом к Александру Паладину.

— Его милости нет, — услышала Сесилия от слуги, и мужество покинуло ее. — Он во флигеле для придворных…

— Л… когда его можно будет увидеть?

— Я не знаю, баронесса Мейден. У него сегодня столько дел. Его Величество затевает войну с католиками, поэтому он и собрал сегодня всех крупных военачальников.

В данный момент Сесилию совсем не интересовали королевские войны. Она ничего не знала и о деятельности вербовщиков в Норвегии, не знала о судьбе своих двоюродных братьев — ведь она уже покинула Гростенсхольм. Ее волновали лишь сиюминутные проблемы.

И она, так страшившаяся только что встречи с Александром, теперь жаждала увидеть его. Неожиданное препятствие распалило ее.

— Что же мне делать? — шептала она самой себе побледневшими губами. — Время не ждет! О, надо спешить!

Слуга заколебался:

— Если хотите подождать, я попробую послать за Его Превосходительством.

Сесилия подумала о позорном столбе и ответила:

— Да, благодарю.

Войдя в его дом, она тронула слугу за руку — он тут же остановился.

— Скажите мне… — неуверенно произнесла она. — До меня дошли эти устрашающие слухи. Нашему другу маркграфу сейчас приходится трудно?

Лицо слуги окаменело. Но он знал о дружбе Сесилии с Александром, видел ее откровенное дружелюбие, видел жар и беспокойство в ее глазах.

— Очень трудно, баронесса. Ситуация крайне серьезная. У него отсрочка на несколько дней, а потом — конец.

— Судебное разбирательство?

— Да.

Продолжать разговор дальше не было необходимости.

Он провел ее в элегантно обставленный салон и исчез.

Хотя его слова и принесли ей некоторое облегчение, она не чувствовала особой радости. Пришлось долго ждать, и она забеспокоилась еще сильнее. Руки Сесилии были холодны как лед. Она скользила взглядом с предмета на предмет, не в силах ни на чем остановить взгляд.

Все здесь было таким изысканным: прекрасные старинные вещи, украшенные орнаментом стулья эпохи Ренессанса, карта мира, обозначения на которой она не особенно понимала, красивые книги… Александр Паладин был очень состоятельным человеком. Но теперь это богатство уже не могло ему помочь.

Наконец она услышала его быстрые шаги в прихожей и обернулась, стоя возле стены, на которой висели семейные портреты. Сесилия почувствовала, как кровь прилила к ее щекам; стиснув руки, она уставилась большими, испуганными глазами на дверь. Теперь для нее самое главное — правильно все объяснить. Дверь распахнулась, вошел Александр. Вид у него был угрюмый.

— В чем дело, Сесилия? Ты сообщила, что дело срочное, и я ушел с военного совета.

Она окаменела от страха.

— Тебе придется вернуться?

— Разумеется.

— Ты можешь уделить мне полчаса?

Он колебался.

— Говори быстрее, если можно. На совете не понравился мой уход.

— Извини, — сказала она, опустив глаза. — Я буду предельно краткой.

Но это такое дело, которое не решается с налета. На это нужно несколько дней.

— Садись, — сказал он уже более дружелюбно и сел сам напротив нее.

— Я вижу, тебя что-то мучает. Что случилось?

Он был таким элегантным, таким аристократичным, у него были такие выразительные глаза! Но как раз сейчас это не имело значения. И она, заранее обдумав, что скажет, внезапно забыла все слова.

— Александр… То, что я пришла к тебе с этим предложением, не должно как-то ранить тебя или повредить тебе.

Он сдвинул брови.

— Это не вымогательство… — пробормотала она, заикаясь, — я знаю, что тебе трудно, но я на твоей стороне, не забывай!

Он по-прежнему выжидательно смотрел на нее, оба чувствовали расстояние, разделяющее их. Она торопливо добавила:

— Мне нужна твоя помощь. Больше мне надеяться не на кого.

Он с неохотой произнес:

— Тебе нужны деньги?

— Нет, нет! Но думаю, я могла бы тебе помочь… тоже.

Нет, этого говорить не следовало: он просто окаменел, услышав ее слова.

Сцепив пальцы рук, Сесилия сжала их и глубоко вздохнула.

— Я знаю, что ты в трудной ситуации. Я не знаю подробности, но…

Тут она взяла себя в руки, заметив, что уже говорила это.

— Продолжай, — сдержанно произнес он. — Тебе нужна моя помощь. Какая именно?

Сесилия сделала глотательное движение.

— Я попала в ловушку. Когда я ездила домой на Рождество, я сделала страшную глупость, непростительную глупость, которую я сама не могу объяснить или оправдать. Сегодня утром я узнала, что у меня будет ребенок…

Александр затаил дыхание.

— Срок очень маленький, всего две недели… Я знаю, что ты рискуешь лишиться места, возможно, лишиться головы из-за своей… слабости… Что-нибудь произошло за время моего отсутствия?

— Да, — ответил он, немного помедлив и вставая, словно ему было невмоготу смотреть ей в глаза. Повернувшись к ней спиной, он сказал: — Ты, возможно, помнишь юного Ханса?