Юрий Никитин - Трехручный меч

— Разве я к обеду? Я на зов новых приключений!.. Это ты ищешь, где бы пожрать, пасть ненасытная!

— Не ссорьтесь, — сказал я. — Раз уж судьба снова свела нас, попробуем решить загадку, что нам подсунули. Ворон спросил важно:

— А в чем суть загадки?

— Не знаю, — ответил я. — Но меня перенесли сюда в момент, когда в том мире я готовился жениться и вступить на вселенский престол. И чувствую, что не выберусь, пока не пойму нечто. А потом надо как-то обратно.

Волк поинтересовался:

— А вселенский престол, это как? Больше или меньше, чем в нашем королевстве?

Ворон переступил с лапы на лапу, вздохнул горестно:

— Сколько волка ни корми, а все равно дураком смотрит. Мой лорд, когда отправляемся?

— Сейчас, — ответил я.

— В какую сторону? — спросил ворон. — На восток? На запад?

— Ты еще про юго-восток скажи, — огрызнулся я. — Умные люди не умничают, а пальцем показывают. Прем пока что из леса, а там увидим. Где-нить населенные пункты поблизости есть?

Волк поинтересовался громко:

— А что, где-то и умные есть?

— Не будем показывать пальцем, — сказал я милостиво.

— Правильно, — согласился волк. — Сразу врежем по наглой морде! В смысле, по клюву.

Конь мой сам отыскал тропку, справа и слева навстречу поплыли, покачиваясь величаво, огромные деревья. На протоптанной дорожке следы копыт, но не конские, не конские. Я бы сказал, что лоси, но какие здесь могут быть лоси, а вот единороги — наверняка, это еще те лоси, если дикие, не укрощенные девственницами.

Над головой верещат птицы, по деревьям двигаются отряды крупных жуков, муравьи тащат добычу, крупные бабочки порхают как пьяные, зато элегантные стрекозы шмыгают из стороны в сторону красиво, целеустремленно, зависают неподвижно, как вертолеты, хватают добычу на лету.

Лес расступался, дорога все шире, появилась колея от тяжело груженных телег, а затем и следы вырубки: пни, свежесрубленные деревья, груды зеленых веток. Мощно пахнет древесным соком. Постепенно распахивался простор, с небес донеслись серебристые курлыкающие звуки, я вскинул голову, ожидая увидеть, как по синему безбрежному небу медленно плывут, мерно взмахивая крыльями, косяки… нет, клинья журавлей… или гусей, не помню, но точно какие-то из этих крупных пернатых, если верить классикам, курлыкают во время полета по синему и безбрежному.

По синему безбрежному медленно плывут, мерно взмахивая крыльями, косяки… нет, точно клинья! — драконов. Отсюда похожи на журавлей: такие же вытянутые вперед, как у бегунов перед ленточкой, шеи, поджатые к брюху лапы, работающие как у птеролетов крылья. Впереди крупный самец, на его голове не то сверкающая корона, не то гребень в виде короны. Рассекает плотный воздух красиво и мощно, за ним пристроились два самца чуть помоложе, но тоже могучие бойцы, а дальше, на крыльях расширяющегося клина летят вперемешку самцы и самки, подросшие дракончики.

Пока я размышлял над свойствами зрения в этом мире, когда из такой позиции могу рассмотреть корону на макушке пролетающего прямо над моей головой дракона, справа в лесу затрещали кусты. Волк насторожился, а ворон, тяжелый, как кабан, как только крылья держат, беспокойно завозился на плече. Когти соскальзывали с широкой кожаной перевязи, больно царапали кожу.

— Кыш, пернатое, — сказал я.

Моя рука привычно потащила из-за спины знаменитый трехручный. Кусты раздвинулись, оборванные бородатые люди бросились нестройной толпой.

— Кошель или живот! — закричал один.

— А меч не нужон? — спросил я.

Он остановился, распахнув варежку, больно умный. Мой меч с радостным ревом распорол воздух. Голова полетела в сторону, тело еще постояло, подумало, эти всегда думают не головой, а я рубил и крушил все остальное. Меч счастливо звенел, заглушая крики и вопли. Теплая кровь брызгала, как дождик в июльский тихий вечер. Пятеро тут же рухнули под копыта моего коня, а шестой завопил и бросился прочь, не разбирая дороги.

Сгоряча я погнал за ним Рогача, сверкающая полоса развалила бегущее тело надвое, лишь тогда я вспомнил о милосердии, о неадекватности наказания, подумал еще, это называется остроумие на лестнице, и повернул коня.

На месте схватки исчезли тела, высохли кровавые лужи, растворились вывалившиеся внутренности, испарилось расплесканное по кустам и траве серое вещество из черепов. Блестят пуговицы, змеей свернулся добротный кожаный ремень с металлическими бляшками, в траве вяло трепыхается клочок бумажки.

Судя по всему, мой меч сработал как нейтронная бомба: живые объекты уничтожил начисто, зато материальные ценности в том виде, в каком были к концу схватки. Однако волк перехватил мой ликующий взгляд, покачал лобастой головой:

— Нехорошо это…

— Хорошо, — возразил я.

— Нехорошо, — повторил он. — Это были не совсем люди.

— Тупые, — согласился я. — Ну и что? Если все тупые, то кто будет работать?

— Они исчезли, — растолковал он мне, чуть не объясняя на пальцах. — Вы еще не заметили, мой лорд, что они исчезли? Ни одного трупа. Это значит, созданы Тьмой. Это нехорошо.

Я подобрал и осмотрел щит главаря разбойников, достаточно побитый. Если все это от моего меча, то я, вообще-то, сама круть во плоти.

Волк нехотя брал в пасть палицы и самодельные луки, что остались от шайки разбойников, совал в мешок. Я спросил брезгливо:

— Зачем?

Он удивился:

— Как зачем? Кузнецу можем продать. Он все скупает. А на вырученные деньги что-то прикупим.

Ворон каркнул над ухом:

— Или погуляем в корчме.

Я с сомнением посмотрел на собранные пузырьки с неприятного вида жидкостями:

— Он и это покупает?

— Там есть ведьма, покупает.

— Все-то вы знаете, — сказал я.

Ворон каркнул самодовольно:

— Это потому, что я мудер!

— Это потому, — буркнул волк, — что везде одно и то же. Уже поднадоедать начинает. В другие края бы податься…

Я сказал невесело:

— Вселенная прет к унификации. Это называется глобализацией. Скоро везде будет еще одноитожее.

Волк пригорюнился, ворон сердито молчал. Лес отступал, мы выехали на простор, синее небо с лиловыми облаками, красный шар солнца опускается к горизонту, кровавые отблески по всей земле. Я шарил жадным взглядом по сторонам, ну где же замки, должны попадаться один за другим, вообще, должны быть, как грибы, как гуси в стае: много и разные, однако за простором снова далекий лес, совсем темный, зловещий.

Не люблю открытые пространства, весь как на ладони, Рогач понял и двинулся вдоль кромки леса. Все равно, как сказала одна путешественница, если долго идти, то куда-то да придешь. Земля тянется зеленая, плодородная, черноземистая. Я нутром чую чернозем, подзол, он в лесу, а там впереди — только чернозем, потому никак не могу врубиться: как функционирует здешнее государство, ведь не видать самой многочисленной прослойки, даже основы любой державы, — крестьянства, которое кормит, поит, одевает и снаряжает все это скачущее и дерущееся воинство, то самое крестьянство, которое возводит, кстати, красивые величественные замки.