Княжна. Тихоня. Прачка (СИ) - Марианна Красовская
Юг просыпается рано.
А завтракать господа предпочитают в «Хромом петухе», здесь подают кашу, блинчики и лучшие в городе пироги с ягодами.
Я влетела в трактир, кивнув хозяйке, и тут же побежала в кухню. Здесь стоял дым коромыслом: пеклись блины, доставались из печей румяные пироги, разливался травяной чай с запахом горького можжевельника и свежей мяты.
— Марта, надевай передник скорее! На большой стол четыре каши и миску с блинами!
Некогда болтать, нужно работать.
Я подхватила поднос и побежала. Ложки, миски, свежий хлеб с маслом. Большие керамические чашки с петухами — гордость таверны. Быстро, быстро, все столики заняты, подавальщицы сбиваются с ног.
Завтрак — самая важная трапеза на Юге. На голодный живот и работа не прет. По мне, так на сытый тем более, но меня ж не спрашивают…
— Поймали всех заговорщиков? — доносится от столика у окна. Я замедляю шаг, мне любопытно.
— Да где ж там! Говорят, вся аристократия в заговоре замешана. У Синегорских старшего княжича арестовали. У Снежных обоих сыновей. Доподлинно известно, Уховицкий, тот, что в гвардии служил, был застрелен при пожаре…
— Да что им надо-то было, окаянным? — невидимый собеседник в сердцах стукнул по столу кулаком. — На государя руку поднять как только посмели? Ох уж эти северяне, ничего святого у них нет.
Дальше мне услышать не удалось, но и этой малости хватило, чтобы закололо в груди. Стало быть, заговор. Весь цвет аристократии… Хорошо, что я уехала. На Севере очень неспокойно.
— Марта, на третий стол кофий и творожники. И скатерть почисти, у окна чашку опрокинули.
Я поспешила к буйному столику, приглядываясь к дородным хорошо одетым мужчинам. Никого не знаю, хотя краснолицый с седыми бакенбардами завтракает тут ежедневно и непременно за этим столом. Вся белая скатерть залита чаем, а господа все еще горячатся.
— А я говорю, мальчишку в заложники взяли! Если б убили — то давно б уже похоронили торжественно! А если б дома был, то непременно б на публику показали! Шутка ли — единственный наследник!
— Вот сразу видно, Фома, что у тебя детей нет. Мальчишке годков всего ничего, он, поди, в горячке со страху слег… или обгорел. Если б его украли, то полиция б на ушах стояла.
Я легким взмахом руки убрала влагу со скатерти. Покачнулась, стиснув зубы. Легкое головокружение всегда сопровождало такую вот стремительную магию.
— Проклятые северяне, чтоб их всех на площади повесили!
— Ну зачем же так расточительно. Они же все маги. На рудники их или на фабрики. Приковать и выжать до капельки.
Поднос оттягивал руки. Я прикусила язык — мое мнение никого не интересовало — и побежала дальше.
Приковать и выжать! Да, так магов-преступников и наказывали. Их редко казнили. Куда чаще заставляли работать до самой смерти. Не знаю, что хуже — смерть быстрая или вот такая, оттянутая на несколько лет. Бунтовщикам не позволят больше увидеться с родными. Их пища будет скудной, постель жесткой и холодной, но зато и болеть им не позволят. Они нужны живыми. Они ведь маги…
Утро пролетело стремительно. Спустя два часа Сусанна велела нам отдыхать, и мы без сил, мокрые насквозь упали на лавки. Плечи ломило, руки гудели.
— Вот, поешьте, — хозяйка поставила на стол чай и блюдо с пирогами. — Скоро обед уж. Марта, Феона, я вам горшок для деток собрала, потом с собой возьмете.
Мы вяло кивнули. Всего в «Хромом петухе» было три подавальщицы. Мы с Феоной пришлые, а Аннета — хозяйская племянница. Справедливости ради, между нами никакой разницы хозяева не делали, даже и напротив, нам с Феоной всегда собирали остатки еды для детей. Суп или рагу овощное, или даже жаркое с мясом. Если оставались пироги или блины, то и их в узелок заворачивали.
Работа тяжелая, оплата невысокая, но зато кормят досыта и с собой дают. Я бы уже могла бы и уйти, благо с каждым днем клиентов на уборку и чистку становилось все больше: на Юге почти нет женщин, что владели бы бытовой магией в той степени, как я. Да и патенты местный князь выдавал, а он, судя по сплетням, был мужчина с придурью. Мог и не одобрить.
Однако рассуждала я так: пока есть силы и дети малы, нужно каждую монетку оплачивать. Марэк у меня магом уродился, ему позже учителей нанимать придется. Хорошо бы к тому времени твердо на ноги встать и собственное дело открыть. С Амалой проще — девочка пошла в отца. Обычная. Таким живется проще. Готовила я плохо, дело это не любила. Все равно пришлось бы где-то столоваться. А так я двух кроликов одним выстрелом убивала: и деньги зарабатывала, и детей кормила вкусно и сытно. Еще и студенту вон оставалось, но студент вряд ли воротится.
Обед не такой суматошный, как завтрак. Публика та же, но б уже никуда не спешит, кушает основательно, медленно. Мы успеваем даже посплетничать.
— А что, в газетах не пишут — государь наш здоров? — спросила я Аннету.
— Навроде и здоров. Говорят, обгорел малеха. Жена его вряд ли оправится, да то и понятно. В детских пожар-то начался.
Я кивнула. Слышала об этом еще на Севере.
— Так ты ж с Устинска, — сообразила девица. — Нешто меньше меня знаешь?
— Мы люди темные, деревенские, — пробормотала я. — Читать-то меня и не учили. А что там люди баяли, кто знает — правда ли? Приврать-то все горазды. Вот в газетах истину пишут!
— Навряд ли уж чистую истину, но уж и не врут внаглую, — кивнула Аннета. — Что же, ты совсем не знаешь ничего?
Вот пристала! Сама, впрочем, виновата. Нечего было разговор заводить. Но уж очень меня взволновала подслушанная беседа за завтраком.
— Я в ту пору дочкой занята была да мужа хоронила. Не до новостей было. Шутка ли — вдовой остаться!
— Ах, бедняжка! — тут же сжалилась девушка. — Вот уж не повезло тебе!
— А это как поглядеть. Муж мой сильно старше был, пил много. Во хмелю буйствовал, руки распускал. Несколько раз чуть меня не прибил. Да ладно б меня, он еще и детей своих не жалел.
О подобном я здесь рассказывала впервые, раньше молчала. Просто говорила, что вдова. Неудивительно, что и
