Шаман-оборотень: инициация - Анни Романова
- Увижу еще раз — пристрелю, - предупредила она.
***
Калеб наблюдал за ее легким шагом. Свет лился сквозь ярко-зеленый полог листвы, рассеиваясь и подсвечивая ладную удаляющуюся фигуру, рядом с ней устало трусила выжившая лань. Он остался один и выдохнул с облегчением — эта охота должна была очень плохо закончиться. Тело била мелкая дрожь, тонкие и глубокие раны от сети саднили и кровоточили, Калеб угрюмо рассматривал торчащие из земли корни старых деревьев, слушая собственный голод.
Охровое солнце. Калеб поднял взгляд в небо — с севера к розовому примешивалась рыжина. Пока что она занимала скромный кусочек, но влияние уже началось. Багряное солнце Калеб не любил, но признавал наивысшую опасность его собрата. Оранжевые лучи несли с собой эйфорию, желание творить глупости и сочетаться браком — большинство известных ему союзов заключались под наглой рыжей мордой, висящей в небе. Охрового солнца опасались, потому что его влиянию хотелось подчиниться.
Калеб кинул еще один взгляд в сторону, куда удалилась Латиэль. Его грела мысль, что он стал единственным из племени, кто говорил с дриадой в такой близости — обычно они просто расстреливали чужаков издалека.
- Спасибо, что живой, - пробурчал он, разворачиваясь и прикидывая, не будет ли глупостью попробовать поохотиться еще раз.
До дома лежали еще леса, равнины и ущелья. Калеб решил поторопиться и не отвлекаться на сомнительные идеи, нашептанные рыжими лучами. Дорога предстояла дальняя, и он двинулся в путь.
***
Калеб разжег огонь. Он разбил лагерь в редком пролеске перед владениями гарпий, где хвойные деревья угрюмо тянулись в понурое небо, цепляясь извилистыми корнями за каменистую почву. Розовые всполохи уступили рыжине, время Багряного солнца закончилось. Дичи показывалось мало, Калеб заметил только следы тура, родственника лани, с жилистым и невкусным мясом — но выбирать не приходилось.
После вхождения в свои права Охрового светила наступала Ночь Памяти. В детстве Калеб не понимал, почему так: теперь знал, что воспоминания об ушедших возвращали ясность ума и печаль, забираемую оранжевыми лучами.
Он сидел и смотрел на стремительно темнеющий силуэт горного хребта, протянувшегося на многие километры в обе стороны. Глубокая рана ущелья канула во тьму первой, теперь исчезали и вершины. Звезды скрылись за тучами.
Огонь мигал под порывами ветра, хвойные ветви стреляли искрами.
Калеб вспоминал.
Первым приходил родной запах. Щекотка от длинных русых волос, падающих на щеку, когда старшая сестра целовала его в лоб. Она часто подкалывала маленького Калеба. Он не мог долго обижаться — ведь Тарен заливисто смеялась, заражая весельем. Он помнил тонкие руки и длинные пальцы, глядящие его по детской шерсти, а он ужасно смущался — ведь шерсть была признаком незрелости, взрослые шаманы-оборотни утрачивали ее. Тарен подшучивала и над этим.
В груди защемило. Калеб судорожно вздохнул и плотнее закутался в шерстяной плащ, хоть от холода потери он не спасал.
***
Перед глазами стояла деревня с глинобитными домами и хозяйствами, лошадь Тарен, вредная и норовящая цапнуть любого, кроме обожаемой хозяйки. Кобыла одичала после гибели сестренки, ее выпустили в лес. Калеб помнил прощальный взгляд огромных темных глаз, после лошадь побрела, спотыкаясь, чтобы быть съеденной окрестными хищниками.
Тилке не смог убить ее сам.
Память перенеслась в Темное время, когда Калеб проснулся от долгого пребывания в чужом теле. Он чувствовал, что что-то не так, но мать и отец отводили глаза. Калеб сам проник в запертую комнату сестры, чтобы увидеть равнодушное, каменное лицо Тарен, с криком добежать до ее постели и взять за руку, пугающе холодную. Она так и не смогла проснуться.
В носу предательски защипало, и Калеб зажмурился. Он ужасно жалел, что успел побыть с Тарен так мало.
Смеющейся, яркой, длинноволосой. Красивой. Она оборачивалась лисой и щекотала Калеба пушистым хвостом, удовлетворенно фыркая, когда тот сдавался на милость победителя и заходился хохотом.
Выросший Калеб улыбался. По щеке текла слеза. Детская шерсть давно позади, он приобрел форму медведя, принес много дичи в деревню и возвращается домой взрослым. После трех полных смен солнц путешествия по миру, положенного любому шаману-оборотню, он шел назад, повзрослевший и поумневший.
- Жаль, что ты этого не увидела, - вслух сказал он, обращаясь к небу. - Тебе же было так интересно, какой будет моя форма.
Порыв ветра взметнул искры. Калеб посидел немного в молчании, обернулся медведем и улегся спать.
Во сне он видел Тарен.
Когда шаман-оборотень напился
- Да будут, шаман, - услышал Калеб сверху. - Из дома или домой?
- Да будут, гарпий. Я возвращаюсь.
Парень чуть махнул крыльями: огромными, пегими с редкими вкраплениями белых перьев. Гарпий сложил их за спиной, сидя на корточках на выступе отвесной скалы внутри ущелья. На запястьях звенели браслеты, собранные из продырявленных монет далёких стран, ракушек и цветных камешков. Заметив взгляд оборотня, гарпий спросил:
- Нравится? Хочешь, подарю?
Калеб подозрительно уставился на молодое веснушчатое лицо с острым носом, выступающим подбородком и резкими скулами. Темные глаза смотрели с любопытством.
- Нравится, - осторожно подтвердил он.
- Подвоха нет, - хохотнул гарпий. - Просто интересно поболтать с кем-то из ваших. Вы народ закрытый. Не дриады, конечно, которые на выстрел стрелы не подпускают, но все же.
- Подкупить хочешь? - Калеб чуть улыбнулся.
- Именно!
Гарпий выпрямился и шагнул вперёд. Крылья он раскрыл за несколько метров до приземления, когда у Калеба уже замерло сердце и мелькнула мысль «не успеет», легко встал на ноги рядом и радостно рассмеялся.
- Ну и лицо! Я — Корвин.
- Калеб. И это не смешно.
- В кого превращаешься?
- Медведь, - Калеб вздохнул. Горные гарпии славились сумасбродством и любовью к дурным шуткам.
- Покажи! - лицо нового знакомого загорелось нездоровым любопытством.
- Ты ведь стражник, верно? - Калеб пропустил просьбу. - Проведешь меня через ущелье?
- Только если выпьешь со мной, - Корвин хитро прищурился.
Вблизи становилось ясно, насколько гарпий меньше Калеба. Тонкое тело, хрупкие кости и невысокий рост — плата за возможность летать. Огромные крылья росли из спины, начиная от копчика и заканчивая предплечьями, птичьи четырехпалые и когтистые лапы ловко цеплялись за скалы и весьма ненадёжно держали обладателя на земле. Калеб возвышался над Корвином раза в два, а шириной превосходил
