Пастыри чудовищ. Книга 3 - Елена Владимировна Кисель
Олкест бубнит что-то невнятное, а Норн берёт его за рукав, кивает Гриз — пошли — и тащит за деревья. Подмигивает на ходу:
— Ты, парень, не пойми неверно — с Гриз бы я и сам работал. Когда на выездах пересекались… эх, до сих пор вспоминаю, как она контрабандистам-то кнутом и по сусалам! Но вот быть у неё под начальством — тут извините, у вас там условия в группе — проще сразу на Рифы отъехать. Всё удивляюсь, что чокнутые какие-то находятся.
— Да я не… и у нас не… м-м-м-могу заверить, что условия меня полностью устраивают!!
Норн Клест дотаскивает их до вершины более высокого холма — теперь вся Охотничья Плешь как на ладони. Гриз рассматривает пропалины на опушках.
— Они были не готовы, когда началось?
Слишком многие пытаются выбраться из-под шатров. Много упавших коней — словно скакали в бешенстве, в панике. И тела керберов и игольчатников повсюду — испепелённые, пронзённые стрелами…
— Первый рог ещё прозвучать не успел, да. Кто-то уже начал места занимать, кто ещё копался, снаряжение проверял. Смолкли сигналы…
…лагерь жил — предвкушением, охотничьей суетой. Тревожно фыркали лошади, сновали деловитые слуги, готовили снадобья травники — вдруг кому нужно будет восполнение Дара, а то и кроветвор. Лагерь заливался звуками — и потому не заметил, как звуков вокруг не стало. Короткие сигналы рожков егерей в лесу будто задавило — только одинокий короткий взвизг…
Отлив перед высокой волной. И сразу же вслед — знак приближающейся бури. Рёв, треск стволов и пламени, клич гарпий, и рык, и «Песнь крови» — всё одновременно, отовсюду, и ближе, ближе…
«Это, что ль, сигнал?» — глупо спросил кто-то из первогодок, когда хаос звуков рухнул на лагерь.
— …потом взбесились бестии в лагере. Все, сколько было. Единороги, керберы, игольчатники из свор. Девятеро помиловали — алапардов никто не припёр покрасоваться! Звери были дрессированные, обученные на людей не кидаться. А тут рванули убивать. Единороги, воображаешь себе?! Что ж с ними такое случилось-то…
Я знаю, молчит Гриз, поглаживая правую ладонь. Под пальцами ощущаются извилистые следы, один ещё сравнительно свежий.
— И… что же вы сделали тогда?
Норн молча демонстрирует ладонь — на ней выгнулся лук. Стрела наложена на тетиву, трепещет — сейчас полетит.
— Прикрывал своего парня, сказал слугам — уведите в шатёр, спрячьте. Сам — в позицию, ну, и… кто ближе, того и… Ты прости, Гриз. Сам не рад, что так, но тут…
Норн Клеск искренне любит природу. Обожает путаные лесные тропы, и птичье пение, и звериные игры. Терпеть не может капканы. Не отстреливает дичь бессмысленно — берёт заказы на людоедов. Норну Клеску нечего извиняться перед ней и смотреть так, будто варг сейчас вскрикнет: «Убийца!»
Они теперь молчат вдвоём — глядя на хаос внизу. Слушают друг друга.
Молчание Норна Клеска — густое, словно суп сердитой Фрезы.
Плавают воспоминания: перевернуть стол, загородиться вторым, воззвать к Печати — и лук становится продолжением пальцев, стрела — продолжением взгляда, мир словно замедляется в тягучем вздохе… Окровавленная пасть кербера. Игольчатник взвился в прыжке. Единорог, весь в кровавой пене, храпя, мотает головой… Пальцы легко отпускают тетиву — опять, и опять, и опять. Вокруг вопли, кто-то бьёт магией, кто-то бежит, несётся лошадь — волочит за собой всадника, полыхает шатёр слева, и лавина грохочет в лесу, снося и подпаливая деревья, всё ближе и ближе, с воем и рёвом…
Молчание Гриз — лёгкое, печальное. Будто розоватый пушистый снег на земле.
Не вини себя, Норн, — молчит Гриз. Это были уже не они. Алая паутина, огненная, сжирающая — то, что опутало их в этот момент. Не ты виноват — тот, кто закутал их в эту паутину. Кто-то, кто ходит по лёгким путям.
Чуткости Норна Клеска могут позавидовать десять Следопытов.
— Не сердишься. Тогда дальше. В лагере началось… ты видишь, что. Даматский Энкер какой-то! Ещё никто отойти не успел, все орут, кто отбивается, кого единорог топчет — а из лесу уже все остальные ломанулись.
«Кто?» — шепчет Янист Олкест, и его широко раскрытые глаза — глаза ребёнка, которому рассказывают страшную сказочку. Норн машет лопатой-ладонью:
— Дичь. Добыча. Бестии. Все.
С высоты холма можно рассмотреть следы и тела. Первыми были яприли, и это они сшибали стволы. Рядом неслись бескрылые гарпии, дикие игольчатники, керберы… вивернии поджигали лес, они отстали, как и грифоны. А вон там — густая пропалина, там шла мантикора.
Все, кому дали сигнал для начала Зимней Травли.
Словно сотня стрел, нацеленных на лагерь, где и так уже царит хаос.
— Вон, смотри, шатёр клиента внизу. На макушке голова грифона позолоченная, ага. А вон столы, за которыми я был. Близко к лесу, да? В общем, в мыслях успел уже и со своими попрощаться. В жизни такого не видел. Стреляю… в яприля, который на нас шёл, пришлось четыре раза.
Яприль лежит в снегу: до шатров осталось шагов тридцать, не больше. Четыре стрелы — одна глубоко ушла в глаз, опытный Стрелок всё же попал.
— Больше вряд ли успел бы, там алапард был, да и гарпия… Стрелу наложил, а они остановились.
Люди кричали. Закрываясь руками, как в детстве: «А-а-а-а-а, мама!» Кричали — слуги, и охотники, и егеря, и богатые, эйшееты, визжали служанки и рабыни, которых привели для пирушки. Люди вопили от боли, ругались, молились — и всё это падало во внезапную тишину. Уходило частым дождём — в пустыню.
Грохота, треска, рёва и клёкота больше не было. Ярость унялась, как внезапная гроза, и звери на миг обратились в статуи.
Потом повернули головы и уставились на холм.
— На этот, — для надёжности Норн притопывает по холму. — Только он стоял вон там, пониже, у деревьев.
Одинокий человек в плаще с капюшоном. Они находят его следы — простые сапоги, стоптанная обувь. По размеру чуть больше, чем у Олкеста. Норн ставит рядом свою лапищу — разница в пару дюймов.
— Слышал, ты была в Энкере, когда там вся эта заваруха с мэром и алапардами?.. И там правда был тип в капюшоне, который ходит в пламени? Я думал, газеты врали.
— Нет, Норн, мы его