Мои семейные обстоятельства (СИ) - Лерой Анна "Hisuiiro"

— Мне нужна неделя отпуска, — заявляю с порога. Шеф все равно будет юлить, а у меня времени на словесные кружева нет. А за неделю мне станет ясно: умру я, выйду замуж или со спокойной душой вернусь в эту самую лабораторию и буду работать дальше.

— Проваливай, — он сдается неожиданно легко.

— Вот так просто? — удивляюсь. Я еще помню, с каким пылом мне пришлось выбивать каждый лишний день больничного.

— Я в курсе, что такое символ меча в круге, — получаю странный ответ. — Так что проваливай от греха подальше. Если нужно больше недели, дам. Может, недели и не хватит, чтобы отвадить твоего нового дружка. Только живой вернись.

"Это вы сейчас о чем", — хочу его спросить, но вопрос прерывает раздавшийся под окнами кабинета резкий рев стартующего мощного авто. Я упускаю свой шанс, аудиенция окончена.

Сдержано прощаюсь со всеми, кто попадается мне по дороге, забираю свой обед из столовой и мчусь домой за вещами. Ну, как мчусь? Скорее еду со скоростью общественного транспорта. В трамвае полно свободных мест, часы пик уже прошли. Вытягиваю из внутреннего кармана куртки письмо брата. Остальные документы запихнуты в сумку, рядом с аптечкой и кое-какими зельями, прихваченными с работы.

«Глубину моего горя вряд ли когда-нибудь можно будет описать словами, бумаге не передать моих чувств. Прошу, сестра моя, будь осторожной. Только ты осталась рядом со мной. И, хотя мы давно не виделись, память о тебе согревает меня в этот тяжкий час. Я прошу простить меня, прошу простить нашего павшего брата. Если бы не его смерть, если бы не мой слишком юный возраст, ни за что бы наш дядя не решал твоей судьбы. Я слаб, Лайм, но я не хочу потерять тебя и желаю тебе лишь счастья. Возвращайся в наш дом, вместе мы придумаем, как воспротивиться дяде. Все, что я знаю: для заключения помолвки были использованы давние договоренности на случай потери оберега между домами. Меж домом Флеймов и домом Фьюринов…»

Дома я первым делом бегу на кухню и, чуть не оторвав дверцу шкафа, вытаскиваю оттуда полупустую бутылку с тягучей полынной настойкой. Делаю глоток. Огненная вязкая жидкость стекает по горлу в желудок. Спустя долгие тридцать секунд, отсчитанные про себя, я делаю еще глоток и чувствую, как спокойствие обволакивает меня.

Амир умер. Разве это возможно? Слишком хороший старший брат, зацикленный на здоровье своих младших родственников, ответственный, не особо красивый, но благородный, смелый. Возможно, смелость его и подвела в этот раз. Разница в возрасте у нас всего неполных три года. В детстве я бегала за ним, а ему это даже нравилось. Мы вместе читали книги вслух, гоняли с машинками по двору, рисовали на стенах дома. Я даже перепрыгнула на класс вперед, чтобы мы вместе ходили в среднюю школу. Но тянуться за ним становилось все сложнее. Сначала погибли родители, потом Амир несчастливо влюбился, а, едва достигнув совершеннолетия, стал оберегом. Я больше не имела права приставать к старшему брату с глупостями вроде разговора по душам или совместного прочтения книг. О ведьмах тоже лучше было не упоминать в его присутствии.

Старший брат пытался соответствовать мнению окружающих и быть достойным хозяином дома Флеймов. Младший братишка с головой ушел в литературу, совершенно не разбирался в дипломатии и военном деле и чаще витал в облаках, чем знакомился с реальностью. А я хлопнула ладонью по столу, отсекая все дядины возражения, добилась разрешения Амира на отъезд, собрала те гроши, которые удалось сохранить за детские и юношеские годы, и отправилась искать свое счастье. Потому что родной дом все чаще становился причиной моего плохого настроения.

Когда становится совсем невыносимо, я прекращаю сборы и позволяю себе рухнуть в продавленное кресло. Слезы текут по щекам, а я не препятствую им. Что толку сдерживать рыдания, копить в себе грусть? Я позволяю своей печали и ярости вырваться наружу и покинуть мое сердце. Алкоголя в бутылке совсем на донышке, но пьяной я себя не чувствую — слишком остро воспринимается реальность, чтобы забыться в опьянении. Я еду домой. Мои братья ждут меня.

3. Пятничный поезд

Я выбегаю из дома с огромной дорожной сумкой и сразу же натягиваю на голову капюшон куртки. С неба срывается противный мелкий дождь. Туч как таковых нет, значит, ливня можно не ожидать и зонт не нужен. Сама природа намекает, что день у меня сегодня отвратный, так что можно мне посочувствовать — затянуть небо серой пеленой. Мимо остановки с рокотом проносится «купейное» авто серебристого цвета и резко сворачивает в проулок. Мне даже интересно, кто это такой приехал к моим соседям по дому, но из тумана тяжело выползает, позвякивая на ходу, трамвай. И, кроме праздного бесполезного интереса, мне есть, чем занять голову. Например, съесть булочку с сыром. Остальную часть обеда стоит придержать до отправления поезда, потому что путешествия всегда вызывают у меня аппетит.

Вокзал Викки похож на саму жизнь. Он то блестящий позолотой и пахнущий духами на верхних этажах и в уютных комнатах класса люкс, то пропахший немытыми телами, объедками и сигаретами в помещениях общественного пользования — туалетах, столовой, залах ожидания. У кассы я стою непомерно долго, очередь злобно поедает мою спину глазами. Начинаю нервно стучать пальцем по стойке, но служащий только напряженно клацает кнопками, а потом вдруг куда-то убегает. За моим плечом — возмущенный стон толпы. Операционист быстро возвращается. Правда, не один, с ним приходит коллега в стандартных цветах вокзальных служащих, только ее одежда лучшего качества и бирка на груди сообщает о «заместителе начальника какого-то там».

— Просим прощения, но мы не можем выдать вам билет.

На несколько секунд я просто выпадаю из реальности.

— Что, простите? По какому праву?

— Не могу знать. Распоряжение сверху. Пожалуйста, пропустите следующего клиента.

Я медленно отхожу от стойки. Конечно, можно начать громко скандалить, перекрыть доступ другим клиентам и мешать работать операционисту. Но добьюсь этим лишь того, что загремлю в каталажку до выяснения подробностей и пропущу поезд. Он — это фактически мой единственный способ добраться домой, поскольку личного авто у меня нет, а брать внаем транспорт не позволяют средства.

— Девушка, документы забыли, — догоняет меня «заместитель начальника какого-то там» и, цепляя под руку, отводит в сторону. Я в панике хлопаю себя по внутреннему карману куртки и с удивлением обнаруживаю, что ничего не забыла. Но не успеваю спросить, как сотрудница вокзала начинает быстро шептать, суя мне в руки какие-то бумажки, будто те — действительно удостоверяющие мою личность документы:

— Моя мать — член совета директоров нашей железнодорожной системы, заказ на вас пришел от кого-то из инвесторов, дескать, невыезд по семейным обстоятельствам. Брак по принуждению, ведь так?

— Почему вы так решили? — морщусь в недоумении.

— На бланке печать — меч в круге. Большие города земель Фьюринов давно получили право использовать собственные печати. Викка входит в их число. Так что меч в круге встречается только на документах, связанных с самой семьей Фьюринов, а не с ее землями… Например, на брачных договорах. Моя мать в этом хорошо разбирается, так что я знаю, что говорю.

— Вот как, — мне хочется срочно развернуть письмо дяди и пересмотреть все печати, что там проставлены, но я гашу этот порыв. Сейчас не время, да и кажется мне, что говорящая со мной женщина права.

— У вас, аристократов, вечно все кувырком и не по-человечески, — продолжает она, сочувствующе качая головой. — Возьмите эти бумаги, покажите их проводнице восьмого вагона. Ее напарник заболел, так что в купе проводников есть свободное место. Бумаги уничтожьте, как только поезд тронется…