Джон Толкин - Властелин колец

Промозглым вечером в конце октября пятеро путников поднялись по дороге к южным воротам Брыля. Ворота оказались крепко заперты. Дождь сыпал в лицо, по темнеющему небу спешили низкие тучи, и путешественники слегка приуныли — они рассчитывали на большее радушие.

Кричать пришлось долго. Наконец явился привратник со здоровенной дубиной. Он долго и подозрительно разглядывал странников через окошечко, но, признав Гэндальфа, а потом и хоббитов, повеселел и радушно приветствовал их, словно не замечая невиданных одеяний.

– А–а, входите, входите, — приговаривал он, отпирая ворота. — Здесь то в сырости да холоде что за разговор. Мерзкая погода. Но старый Суслень рад будет. Там в «Пони» и услышите все, что слышать стоит.

– А ты там потом услышишь все, что мы расскажем, и даже больше, — рассмеялся Гэндальф. — А где же Гарри?

Привратник нахмурился.

– Ушел, — сказал он. — Но лучше спросите Маслютика. Доброго вам вечера.

– И тебе тоже, — ответили они.

Сразу за воротами обнаружилась длинная низкая хижина. Оттуда тотчас высыпали люди и уставились на них через забор. Дом Хвоща за поломанным плетнем стоял с заколоченными окнами.

– Как думаешь, Сэм, не убил ты его своим яблоком? — поинтересовался Пиппин.

– Вряд ли, — отозвался Сэм. — Да плевать мне на Хвоща. Вот что стало с бедным пони, я хотел бы узнать. Он у меня долго из головы не шел; и как волки воют, и прочее…

Наконец, добрались до «Резвого Пони». Хорошо хоть трактир не изменился, во всяком случае, снаружи. В нижних окнах за красными занавесками горел свет. На звяканье колокольца явился Ноб, приоткрыл дверь, выглянул и, увидав их под фонарем, вскрикнул от удивления.

– Господин Маслютик! Хозяин! — заорал он. — Они вернулись!

– Да неужто? Ну, я их проучу, — донесся голос Маслютика, и тут же появился он сам с дубинкой в руках. При виде хоббитов и мага непривычно мрачное лицо хозяина вытянулось от удивления, а потом расплылось от радости.

– Ноб! Дурень шерстоногий! — загремел он. — Ты что, по именам старых друзей не мог назвать? Не пугай ты меня так больше, сам знаешь, какие времена. И откуда же вы? Я уж не чаял вас увидать больше. Ведь это же надо: уйти в Пустоземье, да с Колобродом с этим, а вокруг — еще Черные! Истинная правда — радуюсь, а уж Гэндальфу — больше всех! Входите, входите! Комнаты те же что и раньше прикажете? Свободны, свободны. Эх, чего скрывать, теперь почти все комнаты свободны, да вы и сами скоро увидите. Побегу, присмотрю за ужином, все ведь сам теперь, рук не хватает. Эй, Ноб, кляча мохноногая! Кликни Боба! Ах да, нет же Боба–то, домой нынче на ночь отправился. Ладно. Ноб, отведи пони на конюшню. А своего коня Гэндальф, конечно, сам отведет. Прекрасное животное, я это сразу сказал, едва увидел. Ну, входите! Будьте как дома!

Какие бы времена ни были, болтливость Маслютика оставалась при нем. Можно было подумать, что он и впрямь закрутился ужасно, но в доме было тихо, из общей залы доносился негромкий разговор: голоса два–три, не больше. Когда хозяин зажег свечи, гости увидели, что морщин от забот на его лице заметно прибавилось.

Они спустились коридором в ту самую комнату, в которой провели ночь больше года назад. Старина Маслютик доблестно пытался скрыть какие–то неприятности. Что–то в «Резвом Пони» было не так. Это настораживало.

Как они и предполагали, Маслютик зашел после ужина узнать, не надо ли чего. Но ни в пиве, ни в ужине перемен к худшему никто не заметил.

– Теперь уж я не отважусь приглашать вас в общую залу, — сказал Маслютик. — Вы устали, а там, почитай, все равно никого нету. Но если бы вы уделили мне полчасика перед сном, я был бы рад поговорить с вами без посторонних.

– Можешь начинать хоть сейчас, — предложил Гэндальф. — Мы не устали. Промокли, замерзли, проголодались — это да, но ты уже нас вылечил. Присаживайся. А если у тебя еще и табак есть, совсем нас ублажишь.

– Может, чего другого пожелаете? — смущенно предложил Маслютик. — С табаком как раз туго сейчас, обходимся тем, что сами выращиваем, да какой в Брыле табак! Ширского–то теперь нет. Эх, ладно, ради такой встречи поищу.

Он умчался и вскоре вернулся с кисетом, в котором хоббиты обнаружили крупные, плохо порезанные листья.

– Ничего лучше нет, — вздохнул хозяин. — С листом из Южной Чети, конечно, не сравнить. Само собой, во всем остальном Брыль первый, вы уж извините, но по части табака нам с Широм не тягаться.

Маслютика усадили в огромное кресло у камина, Гэндальф сел напротив, а хоббиты расположились кто где. Они проговорили много раз по полчаса. Многое из того, о чем рассказали путешественники, повергло Маслютика в полное остолбенение, никак не укладывалось в его бедной голове. Он только вскрикивал, охал, ахал да всплескивал руками.

– Да не говорите, господин Сумникс! Или Норохолм? Я совсем запутался. Да не говорите, Мастер Гэндальф! Ну уж никогда! Кто бы мог подумать! И это в наши–то времена!

Но он и сам порассказал немало. По его словам получалось, что и все–то идет кое–как, а уж дела — из рук вон плохо.

– Из чужих мало кто теперь мимо Брыля ходит, — жаловался он. — А что до своих, так все больше по домам сидят запершись. Началось все с этих приблудных, которые в прошлом году по Зеленопутью пришли, если помните; а потом их столько понабежало! Некоторые — просто бедолаги, а большинство — дрянные людишки. Они тебе и украсть, и обмануть — запросто! Тут у нас даже потасовка была, и некоторых убили, до смерти убили! Можете в такое поверить?

– Можем, — сказал Гэндальф. — Сколько убили–то?

– Троих и двоих, — сказал Маслютик, имея в виду большой народ и малый. — Бедного Мэта Верескуна, и Роли Дичка, и маленького Тома Шиповника из–за Холма, и еще Вилли Скруча, да одного Норохолма из Дворищ. Все славные ребята. А Гарри Каприфоль, привратник, значит, с Биллом Хвощом к пришлым переметнулись, да вместе с ними и ушли. Я так думаю, они их и впустили, это когда стычка была, стало быть. Мы–то их выставили. А драка потом случилась, после первого снегопада. Ну, они и подались разбойничать. Прячутся в Чагром Бору и дальше к северу, в глуши. Как будто старые дурные времена вернулись. На дорогах неспокойно, никто далеко не ездит, и запирают рано. Караульных приходится держать по всей ограде, а по ночам к воротам еще и дозоры ставить.

– Чудно! — покрутил головой Пиппин. — Ехали мы не торопясь, дозоров не выставляли, однако никто нас не тронул. Мы–то думали, все тревоги уже позади.

– Да нет, так–то не получается, — посетовал Маслютик. — А что вас не тронули — это понятно. С теми, у которых мечи, да шлемы, да щиты всякие, они не связываются. Я сам–то опешил, когда вас увидел.